В твой гроб или в мой? - Жаклин Хайд

хочется раздраженно закатить глаза. Большинство женщин из моего прошлого попытались бы заполучить в свои наманикюренные лапы такую вещь. А эта пытается вернуть ее мне. Кого волнует, сколько она стоит?

— Оно напоминает мне о тебе, — говорю я.

Она фыркает и утыкается в меня, обнимая за талию.

— Я все равно не оставлю его себе, но спасибо.

Она обязательно оставит его.

Ее глаза голубые, бездонные и прекрасные, как море перед штормом. Ее губы приоткрываются, вероятно, чтобы продолжать убеждать меня, и я наклоняюсь, заставляя ее замолчать поцелуем.

Ее руки тянутся к моему затылку и притягивают меня ближе. Я рычу ей в губы.

— Веди себя прилично, бесстыдница.

Она хихикает рядом со мной, как будто я сказал что-то смешное, что только больше раздражает.

— Здесь слишком холодно. Идем. Сюда, — я машу рукой в сторону одной из пристроек, что я когда-то сделал. — В прошлые века было необходимо множество выходов на случай, если в замок проникнут враги.

Лицо Обри наконец озаряется, когда она окидывает взглядом круглую башню, пока мы идем к стене замка.

Вход в замок рядом со рвом — один из моих любимых, так как невозможно найти дверь, не зная, на какой камень нажать. Она озадаченно смотрит на стену, когда я толкаю грубый камень, края которого стерлись за столетия воздействия стихии. Раздается знакомый звук царапанья и скольжения, и, наконец, открывается проход.

— По крайней мере, если замок окажется в осаде, пока я здесь, у нас будет возможность тайно сбежать, — она игриво приподнимает брови, глядя на меня.

Я заметно съеживаюсь, застонав от ее дурацкой шутки — несмотря на юмор, который нахожу в ней.

— В замке довольно много входов. Возможно, если ты останешься достаточно надолго, у меня будет время показать их все.

Ее глаза сверкают от возбуждения.

— Куда ведет этот?

Я ухмыляюсь ей сверху вниз.

— Хочешь узнать?

— Ага… Но ты иди первым, — говорит она с неуверенностью на лице.

Я хватаю ее за руку и тяну за собой. Поднимая рычаг, я жду, когда механизм захлопнется и мы погрузимся в темноту. Она задыхается, крепко держа мою руку, и у меня в груди сжимается от того, как доверчиво она прижимается. Мое зрение не нуждается в освещении. Я прекрасно вижу даже в кромешной тьме, но я знаю, что она, скорее всего, не видит и на фут перед собой.

Я веду ее и останавливаюсь у пролома в стене. Поднимаю рычаг вверх, и теплые оранжевые шары трещат и мерцают, освещая путь в туннеле. Старые серые каменные стены видны в лучах света.

— Так лучше?

— Да. Спасибо, — она смотрит на туннель, а затем вниз, на наши ноги, уставившись в пол, словно ожидает, что он исчезнет.

— Что ты делаешь?

Она поднимает ботинок.

— Ищу мышей.

Я смотрю на безупречно чистый камень, отмечая, что Хильда была здесь недавно. Так вот где она пряталась до прибытия наших новых гостей.

— Возможно, тебе будет трудно их найти.

Взяв проворную руку Обри, тепло которой перетекает в мою, я беру на себя инициативу. Длинные туннели служат коридорами, соединяя все потайные комнаты. Ее восхитительное сердцебиение возвращается к нормальному ритму после испуга.

Она поднимает лицо к потолку, стенам и снова к полу.

— Почему здесь так чисто?

— Мы часто вызываем клининг.

Если бы она имела хоть малейшее представление о том, что служба уборки — это, в буквальном смысле, древняя груда костей, она бы убежала куда глаза глядят.

Один из фонарей освещает небольшую камеру дальше, и она прижимается ко мне.

— Это мило, — размышляет она. Она легонько поглаживает меня по руке, и я чувствую удовлетворение от этой небольшой ласки, а затем она поворачивается в моих руках и замирает.

— Влад?

Не понимая, почему она остановила нас, я спрашиваю:

— Да?

Ее руки обвиваются вокруг моей шеи.

— Спасибо.

Я хмурюсь, гадая, за что она меня благодарит.

— Я ничего не сделал.

Пока. Мне все еще нужно убрать с лица земли этого проныру Чеда и, надеюсь, завоевать ее расположение.

Я медленно поглаживаю ее по спине. Ухаживать за женщиной в этом веке оказывается сложнее, чем в любом другом, но если то, что я чувствую, правда, то это того стоит.

— Тем не менее. Я не хотела рассказывать тебе о Чеде по многим причинам, — ее руки упираются мне в грудь, уверенно и чувственно, заставляя член дернуться в штанах. Ее губы на мгновение касаются моих, мягкие и податливые. — Я больше не хочу думать о нем. Я хочу сосредоточиться на себе и прожить свою лучшую жизнь. Впервые за долгое время я чувствую себя свободной, как будто могу быть самой собой с тобой. Я не хочу доставлять ему удовольствие, тратя ещё больше своей энергии на мысли или разговоры о нем.

— Обри, я не хотел…

Ее губы заглушают мои слова, и это действие шокирует меня. Она толкает меня, пока спина не упирается в стену, а ее ноги не оказываются в опасной близости от еще одного секретного механизма в виде скрытой плиты.

— Обри, я…

— Я давно этим не занималась, так что просто позволь мне? — просит она, ее глаза блестят в тусклом свете. Затем она переплетает свой язык с моим, заставляя раствориться во вкусе и тихих звуках, которые она издает в глубине горла.

Моя дорогая, ты можешь брать и делать все, что пожелаешь, — хочу сказать я, но молчу, гадая, что же она задумала. Ее пальцы шарят по ширинке брюк, а рот по-прежнему плотно прижат к моему.

— Обри, — стону я, когда она хватает быстро твердеющий член.

Мои глаза расширяются, когда брюки спадают до лодыжек, а ее рука сжимает меня в кулак, доводя почти до грани. О черт. Я морщусь и сдерживаю стон секундой позже, когда она опускается на колени, обхватывая головку моего члена теплым ртом. Я закрываю глаза и слегка запускаю руки в ее светлые волосы. Она сосет, и я стону, вздрагивая, когда слышу скрип каменной плиты, открывающей раздвижную дверь.

— Обри…

— Боже, у тебя такой большой член.

В комнате за ее спиной воцаряется тишина, и посуда со звоном падает на пол. Черт возьми. Я и не представлял, как близко мы к столовой.

Новый шеф-повар выглядит так, будто увидела привидение.

— Что, черт возьми, это за место?

— Я хочу жить здесь вечно, — восклицает Джордж откуда-то из глубины комнаты. Дерзкий ублюдок, вот кто.

Глаза Обри расширяются от ужаса, и она оглядывается назад, прежде чем завизжать.

— Мы… мы на кухне? — шепчет Обри, пряча лицо у меня в паху, где была неподвижна