Нарисую себе сына - Елена Саринова

class="p1">— О-о, да что ж это за жизнь такая?.. О-ой, — опять эти аспидные, черные горы. Этот прОклятый берег и этот белый, пропахший солью, песок. Песок кругом. Даже, кажется, на зубах. — Тф-фу! — хотя, стоило лишь с него подскочить, как тут же пришло «просветление»: кроме песка есть и каменные ступени (я головой на нижней как раз лежала)… Южный подъем в главный храм. — Да мать же твою! Да хобья карусель с… Мама моя…

Мысли забились в голове наперегонки с колотящимся сердцем: забыли, бросили, оставили, не нашли. А когда я, уже у самой воды с ладонью у лба, скосилась на низкое солнце… оно должно садиться с другой стороны. Значит, не закат, а…

— Мама моя… Мамочка, — и понеслась вдоль пены прибоя…

Сколько я так «пролетала», не помню. Но, в итоге, наконец, замерла. И громко дыша, еще раз обвела глазами уже ненавистный пейзаж. Да, солнце вставало. Бриз, прохладный, влажный, пробуя силы, качал макушки пальм, и птицы уже проснулись. А может, я их разбудила… И только черные храмовые горы по прежнему возвышались символом мрачной вечности… Всё. Больше бежать некуда. И, рухнув на колени, я опять «обвалилась». На этот раз, в «возвышенный тоскливый» рёв…

— Монна Зоя. Монна…

— А чё и я ничёви… А-а! Яков! — запыхавшийся боцман, от моего «душевного порыва» чуть на спину с колен не опрокинулся. — Яков… Я думала, вы меня бро-осили-и… А вы… Вы…

— Да мы вас до самой темени по этому хобьему лабиринту искали, — обхватив меня, запричитал тот. — Монна Зоя…

— Угу-у… Яков. Мне было так страшно одной здесь… В этом хобьем… А где капитан? — отпрянула я от него. Мужчина, тихо ругнувшись, сдернул с шеи свисток. — Макс! Давай живо вдоль берега и свисти по громче. Надо команду собирать.

— Три коротких? Как договаривались, если…

— Ага. Давай! — крикнул уже вдогонку. — Монна Зоя, мы с капитаном разделились.

— Зачем?

— Чтобы лучше вас искать.

— Так вы меня… искаи-ли-и… — вновь уткнулась я в уже мокрую мужскую грудь.

— Ну, конечно. Я ж говорю: сначала, до самой темени. Потом, переждали пару часов в каком-то доме и с первым лучом, снова, — гладя меня по спине, будто убаюкивал Яков. — Мы ж не знали, где именно. После такого-то… Вас же эти птицы с собой унесли. И пропали все оптом. Чтоб им. А капитан…

— Что, «капитан»?

— К мосту тому рухнувшему вернулся и там всю тьму просидел. Он нас и поднял.

— Угу… Наверное, по своей Вананде страдал… Это же все из-за меня-я…

— Ох, монна Зоя.

— Ох, Яков… Как же это страшно, когда одна. Я не хочу больше одна. Я не хочу больше много чужой воды и чужих островов. Я хочу домой. Я хочу, чтобы меня любили. И берегли. Это так…

— Зоя…

Первым моим огромным желаньем было из разжавшихся боцманских рук перекинуться прямиком к нему. Совсем рядом опустившемуся на песок. А потом я увидела его взгляд. Тоскливый, будто с чужим зябким холодом на дне. И просто хлюпнула носом:

— Да-а?

— Вы больше не плачьте. Теперь все у вас будет хорошо… Яков, вы с Максом — молодцы.

— Ну, так, — хмыкнул боцман. — Только странно: мы по этому месту уже второй раз проходили и монны Зои тогда здесь…

— Здесь все странно, — глядя в сторону, скривился капитан. — Зоя, пошли? — и, подскочив с колен первым, поднял за собой и меня…

Два следующих дня я беспробудно в своей койке спала. Без каких-нибудь снов и многозначных видений. Они меня «бросили». Исчерпали запас. Надеюсь, теперь, навсегда. Маленькое окно попеременно извещало о наступлении солнечного дня, потом, ночи, но я, отвернувшись к стенке, упрямо продолжала сопеть… Пока океан не накрыл туман.

В тумане утонуло всё: палуба бригантины, кармовые лестницы, мачты и даже звуки в нем растворялись. Лишь запах камбузного дыма, путаясь в его непролазном мареве, висел над кораблем странным «коктейлем». И непонятно было: утро сейчас, день или вечер. Хотя, Рубен, вроде как… Ну да, уже вечер.

— Добрый вечер, Сусанна, — запустила я вслед за собой в гостиную туманное облако.

Женщина кивнула, ставя на клавесин недопитый бокал. Потом поддернула сползшую с плеча шаль:

— И тебе… Зоя. Выспалась?

— Угу… А ты почему одна скучаешь?

— Скучаю? — усмехнулась Сусанна. — Я думаю. Много. Как раз, пора.

— А о чем?

— О многом, Зоя. О своем будущем, например. О своем деле.

— А чем вы с капитаном занимаетесь? — хлопнулась я на стул, и подхватила из вазы зеленое яблоко. — Какое у вас «дело»?

— Фарфоровое, Зоя. У Вито своя большая мастерская в Диганте. Там делают очень тонкий красивый фарфор. Он высоко ценится. А я его по всему Бетану продаю.

— А-а… Понятно… Сусанна, он… очень переживает?

— Из-за чего? — вскинула она на меня глаза.

— Из-за своей Вананды.

— Не знаю. Я его не видела почти столько, сколько тебя.

— Почему?

— Он из своей каюты почти не выходит. А заходить к нему — табу, — и, хмыкнув, добавила. — Для друзей.

— Значит, сильно, — вот ведь… несчастье. — Сусанна, я, пожалуй, пойду.

— Куда? Сейчас Рубен на ужин накроет.

— А я не голодная, — и, уже у двери, демонстративно откусила свое яблоко. — А ты «думай». Не буду те-бэ мэшать, — но, пошла совсем не к себе. «Табу» у него. Так ведь, лишь на «друзей». Хотя, Сусанна имела в виду, «подруг». А вот, я кто? Наверное, теперь, лишь «обуза»…

На настойчивый стук мне не ответили. Пришлось дергать дверь. Иначе, вся храбрость в тумане растворится. И, уже оробев, скользнула в неожиданный полумрак… Вот оно как… Мужской профиль, склоненный над далеким столом, качнулся и медленно повернулся ко мне:

— А странные картины выдает туман.

Храбрость моя, заскулив, махнула хвостом в закрывшуюся дверь. Я — осталась. Лишь спиной к двери прислонилась:

— Угу… А вы что, пьете? Один?

— Я? Нет. Может, вам налить, Зоя?

— За упокой Вананды?

— А причем здесь… Та-ак.

— Ну, вы же по ней страдаете? Безвозвратно потерянная честь и как теперь без нее все будущие дети от любовниц? И как вы теперь докажете, что лучше собственного отца?

— Зоя, прекратите нести чушь.

— Чушь?.. А вы прекратите страдать. Да вы лучше его во много раз, хоть я его и не знала. И вам нечего и некому доказывать. А я к вам не «чушь» пришла нести, а извиняться за… за… А вообще, за что мне перед вами извиняться?

— Вот и мне интересно, — поднялся он из-за стола и медленно двинул через всю свою огромную каюту. Я, глядя на это зрелище, тоскливо скосилась в горящий камин. — Продолжайте, Зоя.

— А-а… Я сначала хотела вас подбодрить.