Хозяйка заброшенного поместья - Наталья Шнейдер

class="p1">— Да какая ж ты дармоедка! — возмутилась я.

— Опять же, хоть босовиков таких навяжу, как ты показала, пока с Петькой лясы точу, — не унималась Марья. — Будет хоть дело.

— Обещаешь? Руку еще дней десять беречь придется, — окончательно сдалась я.

— Да я уже поняла, что ты слова на ветер бросать перестала. Ежели что сказала делать, значит, надо делать, а то хуже будет. Будто маменька твоя покойная с того света тебя вразумила.

Не маменька, но с того света, это точно.

— Раз говоришь поберечься, значит, буду, — продолжала нянька. — Хоть и дивно это — мужичке беречься, когда барыня сама то стирает, то топором машет.

— А мы никому не скажем, — улыбнулась я. — И Дуня не проболтается, верно?

Я обернулась к ней и обнаружила, что та вместо того, чтобы улыбаться, сидит грустная.

— Устала? — спросила я.

Судя по синякам под глазами, углубившимся в свете свечей, девушка действительно решила по ночам плести корзинки, чтобы помочь матери.

Она встряхнулась, подскочила с лавки.

— Нет, что вы, Настасья Пална! Только когда Марья поздоровеет, вы меня прогоните?

Ах вот в чем дело! Даже те невеликие деньги, которые нянька ей обещала, похоже, для небогатой Дуниной семьи — подмога. Нанимали девушку на время, поправится нянька, и ни работы, ни денег не станет.

За прошедшие дни я успела все как следует обдумать. Горничная, чтобы помогать одеваться, мне точно не нужна, но домашние дела никогда не переделаешь, про сад и говорить нечего. Это же не родительский огород, где я копалась в свое удовольствие, здесь как потопаешь, так и полопаешь. Работы у меня нет и не предвидится: даже если бы я решилась сдать экзамены, чтобы подтвердить диплом, ничего не выйдет, слишком другие у меня представления о медицине. Значит, что вырастет, то и есть буду, сколько излишков смогу продать, на то и жить придется. Дом содержать, налоги платить, и не только навозом. Дуня послушная, любознательная и сообразительная, быстро учится.

— Не волнуйся, работы хватит, — успокоила я ее. — Марья домом будет заниматься, как привыкла, а мы с тобой — садом.

Тем более, судя по тому, что я видела, о саде нянька особо и не заботилась. То ли сил не хватало, то ли не считала нужным: огородик вскопала, а яблони и вишни сами вырастут.

Дуня повеселела, а я добавила:

— А теперь посуду помой и спать иди.

— Я помою, — сказала Марья. — Соскучилась по работе. Идите себе.

Спорить я не стала. Вернулась в комнату — там было тепло и уютно, не сравнить с первыми днями. В окно светила яркая луна. Надо завтра шторы достать и повесить.

Мотя, проскользнувший в дверь вместе со мной, вспрыгнул на подоконник, начал умываться. Я подошла погладить его и замерла, ошарашенная.

Краска на подоконнике выровнялась, точно и не было на нем облупившихся чешуек. Исчезли заделанные замазкой щели в рамах. И только полосы ткани, проклеивавшие окно по периметру, давали понять, что я не сошла с ума.

— Марья! — закричала я.

27.1

Нянька вбежала, отдуваясь.

— Как ты меня напугала, касаточка! Чего шумишь?

— Марья, глянь! Окно!

— А что не так с окном? — Она провела ладонью по подоконнику. Расплылась в улыбке, будто драгоценный подарок получила. — Вон какое славное стало, как новенькое.

— Но...

Кажется, в самом деле пора вызывать Евгения Петровича и сообщать, что все жители дома требуют немедленной медицинской помощи.

— Благословила ты его, вот и выправилось, — сказала Марья. — Дождались все-таки, жаль, маменька твоя не видит. Вот она бы обрадовалась!

— Благословила? — переспросила я. — Не понимаю…

Нянька покачала головой.

— И это ты запамятовала, касаточка! Ну не страшно, я напомню. Что вас, господ, от нас, простых людей, отличает?

Да ничего, кроме происхождения и плюшек, которое оно дает, вроде права владеть землей, денег, и нормального образования. Одна голова, две руки, две ноги. Кровь одинаковая, красная. Все остальное...

— Магия. Господь вам магию дал и тем от нас отличил. Почему так — ему одному ведомо, и с промыслом его не смертным спорить, — важно сказала Марья. — А магия — она тоже разная бывает. Бывает как у мужчин — молнией там ударить или огонь зажечь. Такая просыпается, когда в отрочество начинают входить. У барышень она тоже есть, да только никому не нужна особо.

Ну и плохо, что не нужна. Глядишь, знай я, как с магией обращаться, «домовой» бы безнаказанным не ушел. Отловила бы и разузнала, и кто таков, и чего он в моем доме потерял. А так только кочергой и запустила.

— Есть еще магия благословенная, та домашняя, мужчинам недоступная. С этой — как повезет. Говорят, у четверти только есть. У кого в барышнях еще появляется, у кого после замужества, а то и вовсе как ребенок родится.

Нечастая, выходит, способность, однако и не совсем редкая. Но…

— Откуда ты знаешь все это? — изумилась я.

— Так я, почитай, всю жизнь при господах. Бабка твоя еще меня приветила да в дом взяла. Как батюшка твой рос, видела, а когда женился да ты родилась, меня нянькой взяли. Так что про магию-то, про благословение я наслышана. У прабабки твоей была она, а у бабки твоей — нет. За то прабабка невестку свою невзлюбила, да только та тоже кремень была, так искры во все стороны и летели. Характером-то ты в нее пошла, думается мне.

Я пожала плечами, не зная, что сказать. Марья продолжала.

— Такая же была, как что не по ней — только держись. А вот благословения не досталось. И у матушки твоей благословения не было — ну да у нее и так любая работа спорилась. А от тебя никто уже его и не ждал.

Благословение, значит. Особая домашняя магия. То, что в нашем мире называют «умение создавать уют» и что, по словам моего бывшего мужа — не Виктора, а Леночкиного папаши, — у меня напрочь отсутствовало. Посоздавай-ка уют, когда из института на работу, с работы на экзамен, и никакой помощи, не говоря уж о прислуге — чай, не барыня.

Марья хитро улыбнулась.

— Аспид-то теперь, поди, локти кусать будет, да только выкусит! — Нянька ткнула кукишем в глубину комнаты, видимо, в сторону дома «аспида».

Да что ж