Пшеничная вдова - Данила Скит

умен, а разумен. Разумность же сродни мудрости. Мудрый человек никогда не заставит сомневаться в себе дважды.

Глава 19. Кричащий суслик

Лорд Раймонд Лонгривер сопровождал их на протяжении всего похода. Процессия посетила уже пять деревень, и впереди оставалось столько же. Вислоокая, Хитрые жопки, Большой Каплун, Шиповая и Октохерб – все они насчитывали не более пятнадцати домов, в Кримгофе кустилось целых пятьдесят. Как хорошо, думала Исбэль, что здесь не побывала армия Блэквудов. Им доводилось заглядывать в земли, где прошлись вражеские мечи – ничего, кроме страха и ненависти в глазах уцелевших они не увидели. Разве мешок пшеницы может повернуть время вспять? Действительно капля в море, сейчас в каждой деревне, каждом доме поселилась нужда. Война – не засуха, она не боится грозовых туч с моря, она опустошает погреба в одночасье и сжигает соломенные дома. Удачлив тот, кому посчастливилось сохранить хотя бы собственную жизнь. Некоторые деревни они проезжали мимо – те были сожжены дотла, и все происходящее больше напоминало кровавый фарс. Некоторые совсем опустели, словно женское лоно после разрешения от бремени: обоз встречал нагруженных скарбом путников, уставших мамок с кричащими детьми на спинах и мужиков с орущими баранами на привязи, все они шли в поисках лучшей жизни – в столицы, где честь разменяли по цене хлеба.

Реборн не хотел делать большой крюк, половина армии и львиная доля оставшейся пшеницы осталась в поместье лорда Лонгривера, неудивительно, что тот сильно нервничал.

– Скажите, как там моя жена? – спросил он Исбэль тотчас, как прошла официальная часть и герольд, наконец, успокоился.

Лорд отправил леди Кастелиану с дочерью в Шахматный замок, когда началась война. Он был уверен, что там будет безопасней. Он ошибся.

– Они прибывают в добром здравии, – соврала ли Исбэль? Наверное, все-таки не до конца: о положении леди Кастелианы она предпочла умолчать, странно, что жена лорда Лонгривера смогла понести в столь почтенном возрасте, скорее, это должна была сделать ее дочь, но та оказалась более удачлива.

– Херу все равно, насколько стара щель, если он уже встал, – леди Кастелиана передавала в уши Исбэль гнусности, что слышала от вражеской армии при штурме замка и собственного тела.

– Напяль на Карла такое платье, ты бы и его потоптал, – смеялся над соратником щербатый пехотинец, но тот его уже не слушал.

Кастелиана плакала на руках Исбэль, а та думала, что во всем виновата ее красота – даже в свои пятьдесят она отличалась худобой и еще не растеряла остатки былого изящества.

В Кримгофе царила скука. Название деревни переводилось как «кричащий суслик», но ни одного суслика по дороге не встретилось. Солдаты отирали пятки от грязи, служанки уныло сидели на телегах и болтали ножками, в них кидали мелкие цветы пара молодых пажей. Желтые колокольчики расцветали одними из первых, их головы сами отлетали от мясистых стеблей – для букетов такие вряд ли бы сгодились. Солнце стояло высоко, полуденное спокойствие призывало сон, словно шаман, никогда не берущий деньги за свои услуги. По-весеннему сельскую безмятежность нарушали только привычное любопытство местных и редкий лай собак, но без особого энтузиазма. Разгружали мешки с пшеницей, таскали их в дома.

– Тише, Герда, что за дурная сука, – посетовал Хуберт, рыцарь в вороненом, сплевывая еловую почку – елей да кедров здесь встречалось на каждом шагу, – Зачем разевать пасть, если не о чем лаять?

– То же самое я однажды сказал своей жене, а она меня сковородой огрела, – зевая, ответил Уилл – немолодой солдат с красным лицом, ему удалось вызвать ленивые смешки. Лютый, пес, лежавший рядом с Гердой, даже не проснулся.

– А ты знаешь, Уилл, сковородка сейчас бы не помешала, – ответил Хуберт, почесывая переносицу через открытое забрало, – В двух милях отсюда я заметил хорошее болото, видели, как у дороги росли турмалиновые грузди? Эх, набрать бы на обратном, знатная получилась бы прожарка.

– Я бы посмотрел, как далеко ты серишь, – усмехнулся Кальвин, другой рыцарь в вороненом, переносица его была перерублена и срослась очень некрасиво, – Это не Глаэкор, Хуберт, здесь жалят даже яблочки. Ты съешь грибочки, а они тебя.

– Ничего, желудок у меня сильный.

– Скажи это Голготу, у него кишки-то покрепче твоих будут, – возразил Кальвин, – Раньше вот два бутыля медовухи за раз и хоть бы хны. А щас два дня с ведра не слазит.

– Из-за грибочков?

– А ты думал, чего он на постоялых остался?

Раздался дружный хохот.

– Тогда не меня надо смотреть, – сказал Хуберт, – Кого покрупнее.

– Это кого? – заинтересованно прищурился Кальвин.

– А хоть бы и Глухое Ведро? – расплылся в беззубой улыбке Хуберт, половину верхних ему выбили инаркхи еще на подступах к Глаэкору.

Кальвин без труда выцепил взглядом высокого Беккета из толпы селян впереди. Он был как всегда огромен и как всегда начеку – периодическая глухота заставляла чувствовать слова затылком. Глухое Ведро хоть и не был силен умом, но опасность чуял за милю, а после вчерашней тренировки еще и отлично слышал.

– Да… с него должно больше выйти, чем с Голгота, ведра три, не меньше, – в Кальвине вспыхнул азарт.

Уилл смотрел то на одного, то на другого – споры рыцарей были не для него, но оставаться в стороне было выше его сил. Герда была сукой по рождению, а скука – по призванию.

– Голгот говорил, что с него пять вышло, – не выдержал Уилл.

– Когда? – спросил Хуберт.

– Вчера, – пожал плечами Уилл, – Сам говорил, когда его по-первой пронесло. Справляется и орет, кто ж его не слышал-то?

– Любит он преувеличивать, – махнул рукой Кальвин, – Да и только до пяти считать умеет или вообще, кроме этой цифры не знает ничего.

– Так! – решительно отрезал Хуберт, – ставлю, что с Глухого Ведра выйдет пять ведер. Пять глухих ведер! – сказал он и захохотал.

– Ты бы потише, – осадил его Кальвин, – Беккет вчера с Громилой махался, так что без слуха точно не ушел. Эй! Тилль, – позвал он пажа, флиртующего с хорошенькой служанкой, – сбегай-ка к Герарду, скажи, чтобы придержал кусочек топленого жира, смотри, чтоб все на похлебку не пускал.

Тилль, бросив желтый цветок колокольчика на передник кокетливой служанке, нехотя оторвался от своего занятия и побрел к королевскому повару. Тот, злой как черт, ворчал, роясь в куче мешков широкой телеги – один из них, с репой, порвался, и она рассыпалась под ногами, и даже умудрилась скатиться на зеленую траву. Стоя на земле, испуганные служки держали еще один мешок пока Герард как заправский метатель кидал репу в холщовую дырку.

Тем временем Герда встала на четыре