Все потерянные дочери - Паула Гальего

Он устал тысячелетиями наблюдать, скрываясь от других богов… и еще он одинок. Поэтому в 647-й год одной из своих регенераций он позволяет Мари увидеть его, и пророчество сбывается.

Цикл разрывается, Эренсуге застывает в этом облике с единственной головой, и его мирная сущность меняется навсегда: он становится жестоким, агрессивным и почти неспособным контролировать свою силу. Ярость овладевает им и подчиняет себе его сущность. Он превращается в чудовище, которое знают сегодня люди.

Но ему всё равно, потому что ему больше никогда не придется быть одиноким.

Некоторые смертные и по сей день помнят историю его происхождения и вечного перерождения, но все они уже забыли прочесть главные строки этой истории.

Каждые пять тысяч четыреста тридцать девять лет, когда у Эренсуге вырастала седьмая голова, он погружался в глубочайшие воды Илуна, и он, важнейшая часть его сущности, его дух, перерождался, оставляя позади Безумие, Насилие, Ненасытный Голод, Жестокость, Ужас и Смерть.

Он оставлял всё это позади… похороненным в море Илуна.

Глава 16

Кириан

Огромное щупальце вырывается из бассейна, который теперь кажется мне намного глубже, хватает Тою поперек тела и утягивает под воду. Пульс зашкаливает. Но этот бешеный ритм длится недолго. Сердце останавливается в то мгновение, когда из воды снова что-то выныривает. Я вижу разверзнутые пасти, длинные гнилые зубы, налитые кровью глаза… семь пар глаз, семь пастей, семь огромных шей. У твари семь голов; у всех — вытянутые морды, змеиные глаза и чешуйчатая кожа, как у дракона, как у Эренсуге.

Я пытаюсь сделать еще один шаг назад, но спина уже упирается в стену. Я слышал легенды о морских чудовищах, способных топить целые флоты: монстры глубин, что наводят ужас на моряков и заставляют их перед отплытием давать обеты богам ради защиты в пути. И сейчас одна из таких тварей держит воительницу над водой. То, что я принял за щупальце, на самом деле — хвост, утыканный длинными шипами, похожими на наконечники копий.

Меня передергивает, когда я понимаю, что как минимум пара из них, должно быть, пронзила Тою насквозь. Дерьмо. Головы дракона рычат друг на друга, пока хвост мотает женщину из стороны в сторону, и тогда я понимаю, что они дерутся за добычу. Они трясут её с яростью, совершенно не заботясь о сохранности тела, окуная в воду и выдергивая обратно, пока одно неудачное движение не размазывает её об одну из стен.

Публика кричит. Но это не заглушает жуткого звука удара. Тоя падает в воду, и когда хвост снова подхватывает её, тело уже не держится. Она висит, как тряпичная кукла, безжизненная, пачкая кровью темно-синюю чешую чудовища. Кажется, от крови оно звереет еще больше: несколько голов воют в унисон, как единое целое, и то, как они извиваются в бассейне, становится всё яростнее.

Движение сбоку заставляет меня повернуться: я вижу, что Коннер вышел из ступора и начал действовать. Он бросается в воду. Этот безумец только что нырнул головой вперед в глубокий бассейн, где адская тварь решает, какая из её голов сожрет жертву, — и тут я понимаю, что таков и был его план. Вот почему он пролил мою кровь в бассейн. Он, должно быть, знал, с чем придется столкнуться — как и Тоя, которая именно поэтому пыталась перебраться на ту сторону, не касаясь воды. Коннер хотел отвлечь зверя мной, пока сам плывет.

Я ругаюсь, и тут красная вспышка привлекает мое внимание на трибуне прямо над королем Эгеоном. Одетт перегнулась через перила и пристально смотрит на меня. Она поднимает руку в тонком, едва уловимом жесте, веля мне подойти к ней. Я знаю, что она хочет, чтобы я сделал. Я знаю, что она защитит меня. Это не просто доверие. Здесь что-то большее, что-то, что тянет меня из самой глубины души: я доверил бы ей свою жизнь так же, как она доверила бы мне свою. Связь биотц.

Поэтому я тоже подхожу к краю и, не раздумывая, бросаюсь внутрь. Ощущение — словно удар стрелы; жестокий удар в грудь, когда ледяной холод пронзает меня. Здесь, внизу, всё черно. Дна не видно — это разверстая пасть глубочайшего ужаса. Звуки глохнут и кажутся далекими: глухой крик толпы, вой зверя и, в паре ладоней от меня, два его огромных плавника, удерживающих тушу на плаву, пока наверху делят добычу. Смотреть вниз — значит смотреть в глаза страху, и я не делаю этого долго. Гребу изо всех сил и выныриваю на поверхность, где Одетт может следить за моими движениями.

Первый глоток воздуха наполняет легкие ледяным крошевом. Холод пробирает до костей, но я не позволяю ему отвлечь меня. Впереди меня Коннер проплывает мимо чудовища, прямо по центру водной глади. Так что я стараюсь игнорировать водяного дракона и гребу что есть мочи. Я знаю, что он пытается плыть тихо, не тревожа воду, чтобы не привлечь внимание; но я на этом не зацикливаюсь. Я хочу выбраться отсюда как можно скорее.

Теперь я ровняюсь с ним, когда посреди ледникового холода, окружающего меня со всех сторон, чувствую струю чего-то горячего, стекающего по моему затылку и спине. Всего лишь миг, теплое мгновение, которое тут же растворяется в воде. Звук разрываемой плоти, этот влажный хруст — вот что дает мне понять, что это было. Я поднимаю голову, парализованный, лишь для того, чтобы увидеть, как одна из пастей зверя с корнем отрывает голову девушке. Публика кричит — в этом крике и ужас, и жажда большего: больше резни, больше зрелища.

Мне трудно пошевелиться; и тут я чувствую рывок. Мягкий толчок чего-то, что толкает меня вперед, пока я не замечаю усики тьмы в воде и не понимаю, что это Одетт. Я поддаюсь и, подгоняемый её силой, плыву быстрее — настолько, что вижу Коннера совсем рядом; нас разделяет всего пара метров. Я уже почти догоняю его, когда нас предупреждает пронзительный визг.

Коннер не успевает среагировать. Голова ныряет в воду и выныривает снова в нескольких сантиметрах от воина, чтобы раскрыть пасть, зарычать и сомкнуть челюсти. Следующий вопль принадлежит Коннеру: он ревет от ужаса, видя, как тварь с корнем отрывает ему руку. Шок таков, что я лишь спустя несколько секунд понимаю: крики публики, предупреждения — они не только для него.

Повернув голову, я обнаруживаю всего в ладони от своего тела мощные челюсти, скалящие зубы. Вблизи она еще страшнее. Клыки больше моей собственной головы. Рептильи глаза — ярко-красные, такие огромные и глубокие,