Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен

которая якорила бы его мысли, тем больше всплывало суматошных мыслей из самых темных уголков сознания. Он приехал сюда, чтобы спастись от Мёрси, но неделя шла, он прилагал все усилия к тому, чтобы выбросить ее из головы, и в итоге расковырял воспоминания о Билле и раскаяние, которое прилагалось к ним. Он пытался ухватиться за счастливые воспоминания о времени, проведенном с наставником, но ночь подкрадывалась все ближе, и во тьме его грызла смерть Билла.

К мудродню ему не терпелось попасть… домой? Но дома у него не было. Он подумал про Мглу, которая клубилась у Западной базы, и сказал себе: «Ты же просто поселился в этой жопе мира. Печально». Но он все равно собрал вещи, готовясь с самого утра возвращаться на Бушонг, когда снаружи палатки раздалось покашливание, и какой-то нимкилим сообщил:

– Доставка почты.

«Письмо!» – машинально подумал Харт, вылезая наружу, а потом вспомнил, и бурлящая надежда разбилась: от Мёрси.

Нимкилим – пеликан в накрахмаленной белой рубашке – распахнул клюв, вытащил из мешка под ним конверт и вручил его Харту с эффектным взмахом крыла. Харта подмывало проверить, что будет, если он не возьмет письмо, но магнетическое притяжение слишком искушало. Он выудил из кармана мелочь на чаевые и забрал конверт, на котором, как и всегда, стояли слова «Кому: Другу», написанные тем же изящным почерком, которому он всегда радовался.

Он положил письмо на голую койку, сел с другой стороны и уставился на нераспечатанный символ незаконченных дел с Мёрси. У него вся жизнь была похожа на это письмо: ряд прощаний, которых не случилось, линия из прошлого в настоящее, которую он мог мысленно прочертить толстой ручкой, от матери к Биллу, к Грэйси, к Мёрси.

Отпуск ему был незачем. Ему было нужно наконец-то отпустить прошлое раз и навсегда.

Харт приехал на Бушонг и пробрался в Танрию, что сделал, кстати, через северный пост, а не через Западную базу, чтобы Альма не узнала. Не пришел в восторг, обнаружив, что Солелиз – самый его нелюбимый жеребец – остался на Северной базе и был единственным, кого можно взять.

– Как обычно, – сказал он эквимару, который недовольно буркнул в знак согласия.

Он поехал на юг, в сектор W-43, тревожась, что не найдет могилу Грэйси через более чем четыре года, но как оказалось, забыть, где похоронил ее, он никогда бы не смог. Каменное надгробие никуда не делось, хотя и не такое аккуратное, как раньше. По крайней мере, беспорядок вызвала осевшая земля, а не падальщики, которые пытались подкопаться.

Он мысленно представил Грэйси – влажные карие глаза, кривые ушки, улыбающаяся пасть среди черного меха. Вспомнил жесткую шерсть под ладонью, как собака храпела во сне, и на глаза набежали слезы, резко и сразу. Здесь, когда никто его не видел, он мог себе позволить.

– Ну, Грэйси, – сказал он, грустно, рвано усмехнувшись, – раньше я был развалиной, но с тех пор, как ты меня покинула, я просто развалил всю жизнь.

Будь она жива, она бы плюхнулась рядышком и уложила голову ему на ногу, а он гладил бы ее между чудесных ушек. Он достал из кармана платок и высморкался, а потом похлопал по камням вокруг могилы. Попрощаться с Грэйси было не так сложно, как ему казалось; вернее, прощание принесло не меньше утешения, чем тяжелая утрата. Для следующего шага он не ждал такого же катарсиса.

Он сел на Солелиза и поехал на гребень, выходящий на сектор 28, и компанию ему составляло лишь шлепанье перепончатых лап эквимара по розовой мшистой земле. Беленый фермерский домик с голубой дверью стоял среди луга из красноватых трав и серых полевых цветов, домик, который не видел никто, кроме Харта. Десятки душ – которых опять же никто другой видеть не мог – дрейфовали вокруг.

Он знал, что видит человеческие души, задолго до того, как попал в Танрию. К восьми, когда он увидел, как душа дедушки покидает тело, он понимал, что отличается – может, это и неплохо. Потом у него осталась одна мама, они вдвоем жили в старом доме с голубой дверью в центральной Арвонии.

В том же самом доме, который необъяснимым образом стоял перед ним в этом поле посреди Танрии.

Когда Харту было восемнадцать и они с Биллом впервые зашли на это поле, он увидел собственный дом здесь, в Танрии – невидимый для Билла дом, – и рассказал наставнику все – и про дом, и про души. Годом позже Билл погиб из-за этого. Поэтому Харт и стоял теперь здесь, глядя на место, где на его глазах душа Билла покинула тело.

Где он не просто стоял и смотрел.

Харт не считал себя отпрыском одного из богов смерти. Большая часть полубогов демонстрировала таланты, которые не имели ничего общего с божественным родителем. И Альма – прекрасный тому пример. Ее мама была духом воды, но ее дар состоял в умении разжигать огонь и гасить его голыми руками. И хотя личность отца Харта оставалась тайной, его дар – нет. Он видел души усопших, а однажды наблюдал, как один из этих огоньков – огонек Билла – открыл дверь в тот дом посреди сектора 28 и вошел.

За время, проведенное с танрийскими маршалами, Харт спас множество жизней, но ни одна из них не уравновешивала случившегося с Биллом. Все, связанное с Биллом, было незавершенным делом, и Харт понятия не имел, как подступиться к его завершению. И сомневался, что у него получится. Он мог лишь стоять здесь и заставлять себя пялиться на место, где его обожаемый наставник расстался с жизнью. Из-за Харта.

Небо на западе стало оранжевым, потом розовым, потом темно-синим, но Харт остался здесь, не желая уходить. Он привязал жеребца, старательно закрепив поводья, чтобы упрямая скотина не бросила его и не свалила искать воду. Потом развел костер, сварил котелок крепкого черного чая, разогрел банку бобов и поел консервированных персиков – тот же самый ужин, какой они с Биллом ели неисчислимое количество раз. Он попрощался с Грэйси и, по крайней мере, попытался унять вину насчет смерти Билла, хоть и безуспешно. Теперь пришла пора сказать еще одно «прощай».

Он сел, поджав ноги, и порылся в рюкзаке в поисках пачки писем, перевязанных бечевкой. «Чем мы лучше бумажных куколок, если наши отношения существуют лишь в письмах?» – написала она как-то и была права. Их дружба – всего лишь бумага, а бумага легко горит. Он поднес письма к костру и чуть не бросил в огонь, но