Лина Люче - Огонь в его глазах (СИ)

Значит, удаления не будет. Каль кивнул, уголком глаза отметив, что Лей сделал то же самое. Дополнительно злить правителя мира не хотелось совершенно.

- А сейчас я хочу, чтобы вы сели, и мы с вами подробно обсудим все, что будем делать, когда Яльсикар и Аквинсар вернутся. Хотя, видит бог, я предпочел бы это обсуждать со взрослыми умными людьми, а не с двумя оленями в брачном периоде, по странному совпадению похожими на людей.

Каль оперативно зажевал свои губы внутрь, скрывая ухмылку: так эта фраза была характерна для Айи. Ненависть Ксеара к рукоприкладству была настолько всепоглощающей, что этот вопрос поднимался почти в каждом интервью с ним, каждым журналистом. Но все, чего удавалось добиться, в том числе ему – это сравнение дерущихся с разного рода нелестными видами животных.

Дракой, впрочем, Каль не гордился, и теперь, остывая, испытывал легкое чувство стыда. Но не перед Ситте, разумеется, а перед Ксеаром: надо же было ему появиться в такой момент. Сказал же, что уходит в Седьмой на пару часов, а потом взял и вернулся.

Миры Грея. Оболочка. Окраина полиса. Яльсикар.

Его брат удалился в медитацию так глубоко, что со стороны даже казалось, будто его тело мерцает и становится полупрозрачным. За три часа Аквинсар отвлекся лишь однажды – чтобы гневно обернуться на них и пробурчать, чтобы не мешали.

Яльсикар и Грей, переглянувшись, встали и отошли подальше.

- Мы что, так громко думали? – уточнил Люче. Яльсикар пожал плечами. Они оба добросовестно молчали почти час, надеясь помочь Аквинсару сосредоточиться, но в дыму над речкой-вонючкой просто невозможно было увидеть потенциал перехода, и Яльсикар перестал пытаться через несколько минут, блуждая взглядом по окрестностям. Смотреть, правда, было особо не на что: серая трава до горизонта, покосившиеся опоры ЛЭП, очертания домов в той стороне, где город – самый тусклый индустриальный пейзаж из всех, которые он когда-либо видел.

Глаза Грея выглядели такими же потухшими, как и все вокруг, хоть он и пытался казаться бодрым.

- Мне очень жаль, что с тобой такое случилось, - не выдержав, сказал Яльсикар, когда они отошли на приличное расстояние от Аквинсара, и тот уже не мог их слышать.

- О, не надо. Не жалей меня. На самом деле я уверен, что получил по заслугам, - сказал с невеселой улыбкой Грей. – Просто я надеюсь, когда-нибудь это наказание кончится.

Его голос прозвучал так просто и спокойно, что было ясно: его обладатель не пытается ни лукавить, ни красоваться, ни напрашиваться на сочувствие. Он действительно так думал. И в душе Яльсикара поднялся инстинктивный протест и возмущение: что еще за самоуничижительный бред, подозрительно напоминающий религиозный фанатизм?

- Я тебя не узнаю. Ты всегда был таким жизнерадостным, Люче, таким оптимистичным, - выпалил он слегка сердитым тоном.

- Излишний оптимизм иногда выходит боком окружающим. Когда-нибудь задумывался об этом?

Яльсикар пожал плечами, удивленно глядя на Грея. Он думал лишь о том, что таким Люче ему совершенно не нравится.

- Грей, я не понимаю, о чем ты, - c искренним недоумением и даже досадой ответил он. – Тебя все так любили. Мы все тебя любили, все повелители – таким никто не мог больше похвастаться. Тебя любили абсолютно все.

Яльсикар с трудом сам верил в то, что произносил, но это была такая же правда, как и то, что он сейчас стоял напротив человека, который был одновременно и мертв, и жив. Его темные глаза сурово сверлили собеседника, но где-то в середине груди уже застряло гадкое предчувствие: ему и хотелось, и не хотелось продолжать дискуссию. Казалось, Грей вот-вот скажет нечто важное для него, но совершенно необязательно это будет приятно услышать.

- В тебе словно излучение какое-то было, столько счастья и… куда все это делось? – немного тише осведомился Яльсикар, все еще надеясь, что дурацкое предчувствие не сбудется. Он сам не заметил, как стал дышать реже, ожидая ответа.

Грей наклонил голову, и обильные морщинки вокруг его глаз обозначились резче в тусклом свете местного солнца, осветившего лицо.

- Ты не забыл, Яльсикар, что меня убили? – очень тихо спросил он. – Ненависть этого человека, если бы ее можно было бы положить на весы, уравновесила бы любовь всех остальных. А, может, и перевесила бы.

Когда Яльсикар открыл рот, Люче сделал необычно резкий жест рукой, решительно пресекая новые возражения.

- Просто дослушай меня, - потребовал он, с яростью фанатика в глазах. – Это не бред сумасшедшего и не посттравматический синдром. Я вовсе не считаю, что мой убийца не несет самостоятельной ответственности за свой поступок. Я всего лишь говорю, что ответственность есть и на мне. Я стал жертвой убийства не случайно. Да, меня многие любили, но никто не любил меня больше, чем я сам.

Яльсикар снова попытался возразить – мол, что тут дурного, ведь всякий знает, кто не любит себя – вообще никого не любит. Но вновь открыв рот, натолкнулся на еще более яростный взгляд Грея и осекся.

- Я знаю все, что ты можешь мне возразить, и даже больше. Я думал об этом тридцать лет – поверь, у меня было предостаточно времени на размышления. По большому счету, делать здесь больше нечего.

Создатель мира презрительно махнул рукой в сторону города на горизонте и вздохнул, а затем продолжил, понизив голос почти до шепота:

- Так вот, я был самовлюблен. Это не то же самое, что объективно высокая самооценка, поверь, разница мне известна. Я был просто вне себя от восторга и упоения, от своего величия, способностей, возможностей. И даже не замечал этого. Мне все давалось легко тогда, и легче всего – любовь и внимание. Я перестал их ценить – и тоже не заметил, когда. Я дурно обходился с женщинами и искренне полагал, что я здесь ни при чем, если они страдают. Если они настолько несовершенны, что привязываются ко мне, как собачонки, ну так что ж? Пусть работают над собой - я так тогда рассуждал.

Я даже не замечал, как это было мерзко. Как это было жестоко. Я лишь немного усомнился, когда дело дошло до расставания с одной девушкой… ее звали Зарайа. Мне показалось, она была какой-то необычной. Но потом и у нее был такой преданный взгляд, а я… мне казалось, это скучно невыносимо. Я тогда не знал, что лишь мое эго – вот что по-настоящему скучно невыносимо. Знаешь, как я ее бросил? Я просто сказал за обедом, что вечером у меня свидание с другой.

- С Альбуменой, - сухо подсказал Яльсикар.

- Да. Сейчас, знаешь, мне даже не верится, что я мог быть таким… бездушным. А она даже не разозлилась, просто очень удивилась, а потом смутилась. Это было так типично – меня все женщины так сильно любили, что прощали мне и такое. И я знал почему: они все готовы на все, чтобы оставаться на моей орбите, вращаться вокруг меня, как вокруг солнца. Ты знаешь, я вот прямо в таких терминах и обозначал это все для себя – я был беспредельно циничен, я наслаждался манипулированием ими, и даже не осознавал этого. Вообще ничего не понимал.