Мне тебя навязали - Лариса Петровичева

никогда не обидит ее. Не причинит боли. И от этой клятвы ему наконец-то сделалось легко.

Все сейчас было хорошо. Все было правильно.

Магия наполняла их с каждым прикосновением, и это была сила не битвы, но самой жизни. Сила, которая выгоняла растения из зерен, оживляла мир после пожара и исцеляла самые глубокие раны.

Магия почти отрывала от земли. Рейвенар обнял Адемин, почти вминая в себя и целуя уже не ласково, но жадно, присваивая и клеймя собой – и они парили над полом, словно пылинки в солнечном луче, легкие и счастливые.

В какой-то миг он даже подумал: дьявол с ним, с отцом, пусть живет, что бы он ни сотворил с нами – таким светом сейчас было переполнено его сердце. Магия, которая соединила их, выжигала из души все темное и злое. Переплавляло кусок ненависти и боли в живого человека.

Ты был куклой, будто говорила она, а теперь вставай, иди и живи.

Он сбросил с них одежду направленным заклинанием и подтолкнул Адемин к кровати. Пусть все наконец-то будет правильно. Без боли и ненависти, без брезгливости, очень осторожно – первыми шагами по тропе, которая способна привести в счастливый и живой мир настоящих чудес.

Чудовища шли из тьмы, и земля дрожала под их поступью. Но здесь их не было. Их время еще не пришло, они были бесконечно далеки – и Рейвенар сейчас мог очень медленно – с любовью, что ли – сделать то, что должен был сделать раньше.

Все было, как сон.

Он раздвинул ее ноги не резким порывистым движением, а мягко развел в стороны, словно мог сломать Адемин своим порывом. Она вдруг вздохнула так, будто ей не хватало воздуха – но не от боли и не от страха, а от чувства, которое шло изнутри, из горячей ее сердцевины, там, где огненными потоками сейчас кружились чары, которые сплавляли двух существ в одно.

Ей было жарко, и Рейвенар чувствовал этот жар. Ловил его движения пальцами и губами, погружался в огонь, в самый центр, уже не красный и рыжий, а ослепительно белый.

Он прикасался к Адемин так, словно до этого никогда не был с женщиной. Словно вынырнул откуда-то из непроглядного мрака и впервые увидел свет. Дотрагивался до ее напряженных твердых сосков, и по губам и пальцам рассыпались искры, а по телу проходили горячие волны. Это впервые было настолько больно и сладко, настолько искренне и чисто – у них обоих.

Адемин вздохнула и обняла его, привлекая к себе и, наверно, не осознавая до конца, что делает. Подалась навстречу, осторожно и медленно впуская в себя, и там, в той темной глубине, наконец-то было влажно и жарко.

Серебро и золото их энергетических потоков медленно текло, сплавляя и исцеляя. Магия окутывала их сияющим коконом, и они двигались в его глубине в том самом ритме, с которым пульсирует планета, продираясь сквозь звездную тьму.

В том ритме, который дарует жизнь и исцеляет самые страшные раны.

Наконец-то.

 

***

Адемин казалось, что она идет по краю и вот-вот рухнет в огненную тьму.

Этого ведь не может быть. Рейвенар не может быть с ней вот таким – обжигающе нежным, неспешным, будто пробующим на вкус что-то очень новое, влекущее, опасное.

Это было как во сне, когда нет ни страдания, ни боли, и все складывается именно так, как ты хочешь. В ней плыл огонь, он соединял их, и теперь все было так, как надо.

Ей хотелось нежности – и была нежность, а не бесконечное страдание. И была невыразимая сладость, когда тело вдруг открывает в себе новые, прежде неведомые чувства, а душа откликается, и уже неясно, где она, а где плоть.

Все теперь было правильно. Наконец-то правильно.

Страх и боль ушли – магия, которая соединяла двоих в единое, наконец-то изгнала прочь все темное, все мучительное и безжалостное. И когда Адемин наконец-то смогла дышать, ее вдруг ударило.

Она вспомнила машину, которую показывали в отцовском дворце: крутишь ручку, и электричество кусает тебя за палец. Сейчас это было похоже на тот укус, но усиленный в тысячу раз – Адемин пронзило от кончиков пальцев до макушки, изогнуло, рассыпалось по телу обжигающими спазмами, и это было настолько сладко и горячо, настолько хорошо и счастливо, что она могла лишь обмякнуть на кровати, испуганная и ничего не понимающая.

В ней было влажно и горячо. Лицо Рейвенара, сведенное мучительной радостью, мелькнуло где-то в огненном сумраке, и Адемин ощутила, как выбрасывается семя и пульсирует чужая плоть. Рейвенар с тяжелым вздохом вытянулся рядом с ней – потом приподнялся на локтях и посмотрел в ее глаза.

Он был словно пьян в эту минуту. Пьян или болен, и болезнь отступала – бежала и не оглядывалась. Адемин улыбнулась ему, чувствуя, как стихают энергетические потоки и смиряется буря – улыбнулась, чувствуя всей своей мокрой кожей, что все изменилось и что оба они изменились.

Рейвенар еще не перестал быть чудовищем – но шагнул к этому, когда откликнулся на ее поцелуй.

Между ними не было любви – они лишь ступили на долгий путь, который однажды, когда-нибудь, может быть мог бы привести их туда, где она могла зародиться.

Но они все-таки сделали первые шаги по этому пути. Вдвоем.

Тело еще было наполнено огнем. Адемин сейчас было так хорошо, что казалось, будто душа слилась с плотью – и ей светло и радостно, и эти свет и радость не уйдут, и ей действительно очень хорошо сейчас. Хорошо и сладко, и почти бессовестно, что ли.

Рейвенар легонько стукнул ее указательным пальцем по кончику носа. Адемин нырнула под одеяло и спросила:

– Неожиданно, правда?

– Очень! – Рейвенар рассмеялся, искренне и свободно, а не так, словно что-то хотел спрятать за этим смехом. – К нам идут чудовища с изнанки мира. Скоро все рухнет и рассыплется в прах. А мы тут… – он помедлил, потом продолжал: – Исполняем супружеский долг и не нарадуемся.

– Это магия, – сказала Адемин,