Кассиопея - Ханна Ким

– Мы поговорили.

– О чем? Что ты рассказал ему?

– Все, – тихо улыбается Чонхо, забирая пустой стакан из его рук. – Я не хотел, но… он и так все понял. Просто не мог дать всему произошедшему… название? Пусть будет так.

«Это не Мингю».

Слова эти прорезают сознание сдохнувшей звездой.

Он сжимается весь и хочет спрятаться под одеялом, но Чонхо удерживает его. Держит крепко ткань, не дает потянуть ее на себя.

– Я не имел в виду того, о чем ты мог подумать.

– Какая разница. – Мингю дергает одеяло на себя с очевидным раздражением.

– Послушай меня! – повышает голос Чонхо, заставляя его застыть. – Ты – Мингю. Просто другой. Вы два абсолютно разных человека. Вас даже сравнивать нельзя. Но ты – Мингю. Так же, как и он. Вы оба – Мингю. И вы оба мне…

– Что? – он задирает голову.

– Ничего. – Чонхо сжимает губы плотно. – Отдыхай. Я не знаю, что с тобой произошло, но тебе еще лучше поспать.

– Который час?

– Девять утра.

Мингю отбрасывает от себя одеяло и буквально стекает на пол, в последний момент успев придать себе адекватный вид.

– Ты куда собрался? – Чонхо хочет схватить его и уложить обратно, но застывает в паре движений от.

– В ваш сраный университет я собрался, – ворчит Мингю.

– Сегодня не надо.

– То есть не надо? – Он поднимается на ноги, всеми силами удерживая себя от желания опереться обо что-нибудь.

– У меня отменили занятие. На других не так важно быть. Можно и дома позаниматься. Тебе идти не обязательно. – Чонхо тянет к нему руку, но Мингю отталкивает ее.

– То есть – не обязательно? Сначала ты промываешь мне мозги тем, что… А теперь… Да иди ты. – Мингю с удивительной прыткостью выходит из комнаты и несется в сторону ванной.

Запирается внутри, долго умывается – до тех пор, пока кожу лица не начинает кусать холодом почти до боли. Смотрит на себя в зеркало: на круги под глазами, на бледные губы, отросшие корни волос. Чувствует себя предельно жалким. Отвратительным. И он так устал от этого, честное слово. Он так устал – от себя.

Лаванда все еще царапает горло.

Он сидит в ванной до тех пор, пока не понимает, что теперь может выйти. Выходит наружу твердым шагом, садится за обеденный стол с таким видом, словно он здесь царь, а все вокруг – холопы. Молча берет в руки кружку кофе, которую перед ним ставит Чонхо. Мингю кофе выпивает залпом почти, забывая даже поморщиться от того, насколько он горячий. Глотать вдруг больно.

– У тебя дел вообще никаких нет? – спрашивает он вдруг.

Чонхо замирает, стоя к нему спиной. Стоит так пару секунд, а потом начинает мыть тарелку.

– Ты – мои дела.

– И как это понимать?

Чонхо бросает тарелку и резко разворачивается к нему. Мингю видит в чужом взгляде все те же взмахи крыльев демонов. Их видит и еще что-то. Пиздец какой-то он видит. Демоны лучше.

Чонхо подходит ближе, наклоняется, смотрит в упор.

Мингю становится очень не очень от взгляда этого, но он не отодвигается ни на сантиметр.

– Одевайся, – говорит ему Чонхо, – съездим кое-куда.

Что? В смысле… то есть?

Мингю моргает пару раз, так и не увидев всплеска чужих эмоций, которые точно носили негативный оттенок. Так и не увидев… ничего.

В метро они едут молча. Он узнает дорогу, только когда они выходят на нужной станции, но подходят к другому выходу – восьмому. Мингю с минуту глядит на противоположный выход – тот, которым они пользовались, когда ездили в университет, – и не может сделать ни шагу больше. Понял вдруг, куда Чонхо его ведет.

– Пойдем, – просят его, а Мингю мотает головой.

– Зачем?

– Я подумал, что… – Чонхо стоит перед ним весь такой взволнованный и внезапно неловкий, – я подумал, что тебе это нужно.

Мингю глядит на него – своей покореженной душой, распахнутой теперь настежь. Так, что петли скрипят. Визжат. Оглушают скрипом. Отводит взгляд в сторону и кивает. До жути хочет схватиться за что-нибудь – желательно за Тэёна. Своего Тэёна. Потому что он всегда хватал его, когда ему это было нужно. Хватал и держал до тех пор, пока у Мингю в голове не оставалось ничего, кроме глупого желания покурить.

Они идут очень медленно. Мингю – чуть впереди, Чонхо – по его следам. Они идут медленно, но к нужному дому приходят все равно слишком быстро. Мингю останавливается перед воротами, которые почему-то не выглядят настолько потрепанными, насколько он их запомнил, и задерживает дыхание. Думает вдруг, зачем все это, ведь оно никак не поможет ему вернуться. У него только зеркало есть капризное. Дожди, которые перестали идти. Новолуние, что раз в месяц. У него ничего больше нет.

Кроме Чонхо.

Мингю смотрит за ворота на дверь – не перекошенную, а выкрашенную свежей коричневой краской – и щурится. Солнце слепит, щиплет глаза. Царапает радужку. Хочется избавиться от него, выплакать вместе со слезами. Но вместо этого Мингю смотрит на дом, в котором жил. Всего несколько дней – этого так мало, чтобы назвать место «домом», так мало, чтобы почувствовать, как внутри все вниз тянет. Так мало, чтобы захотеть шагнуть вперед, за калитку, к выступу со ступеньками, которые к двери ведут. Так мало, но…

На скамейке возле дома лежит пачка сигарет. Мингю смотрит на нее пару секунд, прежде чем дверь дома открывается и наружу выходит человек, который не так давно спас его от голодной смерти на улицах Сеула.

Мингю смотрит на Санхёна и отвернуться не может. Хочет ухватиться за что-нибудь, но опоры нет.

Санхён замечает их не сразу – только после того, как запирает дверь на ключ. Замирает на первой ступеньке, смотрит на Мингю вопросительно. Кажется, открывает рот, чтобы спросить стандартное «Вам помочь?» или «Вы ищете кого-то?»

(Ищу. Себя.)

Мингю отворачивается и быстро идет дальше, крепко схватив Чонхо за рукав рубашки. Тот не сопротивляется – только осторожно высвобождает ткань одежды из пальцев Мингю, чтобы вместо этого неуверенно взять его под локоть и увлечь в противоположную сторону.

Солнце все такое же бешеное. Мингю щурится, морщится, смотрит под ноги себе, хочет исчезнуть под своей тенью на асфальте. Не может. Предсказуемо.

Его жизнь вывернута наизнанку. Его жизнь – отголоски нормальности. Его жизнь – миражи чужого настоящего. Он только и может, что касаться призрачных намеков на то, что он имел отношение. Что тоже жил. Что он тоже – был. Был среди этих людей: Тэёна, Чонхо, Санхёна. Что касался их – напрямую и не