Воля владыки. В твоих руках - Рия Радовская

Послушная мягким рукам клибы, Лин села на ступеньку в бассейне, погрузившись в горячую воду по шею. Фариза щедро полила волосы бальзамом, промассировала голову — это оказалось приятно, почти так же приятно, как представлять руки Асира в своих волосах.

— Вот так, госпожа. А теперь надо ждать. Бальзам должен впитаться хорошенько. Зато уж волосы станут — словно шелк. И промыть легко будет. А после мытья намажем другим бальзамом, чтобы росли длинней и гуще. Что это за мода — стриженая анха? Разве можно губить такую красоту?

И почему-то в голову не пришло возражать, говорить, как говорила Сальме, что не в волосах красота. Сальме это было нужно. Она не понимала и не могла понимать, что анха может что-то из себя представлять и стриженой, и вообще любой. Хоть на подавителях. Зато сама Лин только училась понимать другое, то, что и Сальме, и любой здешней анхе было понятно без объяснений.

— Владыка любит волосы, — медленно повторила Лин. В который раз. А потом впервые сказала вслух то, что до сих пор жило лишь в смутных, для нее самой не вполне понятных ощущениях. — И мне… нравится. Хочется… порадовать его. Они правда отрастут? У меня никогда не было длинных.

— Конечно, отрастут, — уверенно подтвердила Фариза. — Мастер Эниар свое дело знает. А у вас, госпожа, волосы густые, здоровые, за ними только поухаживать, помочь им, и вы себя не узнаете, — Помолчала и сказала потише, но все так же уверенно: — И не только волосы. Вам бы, госпожа, и личиком заняться, и кожу маслами поумащивать. Вы ведь красивая, неухоженная только. Может, госпожа, не мое это дело, но вы уж выслушайте. Кто вам еще такое расскажет, кроме старой Фаризы? Господин Ладуш больше не в красоте разбирается, а в здоровье, его забота — чтобы анхи владыки себе и одна другой не навредили, и к кродаху в срок отвести, и после проверить, все ли хорошо. Разве что митхуна повелителя помочь захочет — вы уж ее тогда послушайте, госпожа Лалия дурного не посоветует.

— Она говорила уши проколоть, — вспомнила вдруг Лин. — Но я не понимаю — зачем?

— Для серег, — невозмутимо объяснила клиба. — Но это уж как вам хочется. Украшения разные бывают, кому что больше подходит и нравится. Откиньте голову назад, госпожа, будем мыть.

Она касалась головы мягко и ласково, почти невесомо, промывала пряди бережно, не дернув ни разу, а Лин, прикрыв глаза, вспоминала руки Асира, его движения — тоже бережные, но совсем без нежности. Вернее… нежность была, и ласка тоже, но своеобразные, свойственные, наверное, только таким кродахам, как владыка — властным, уверенным в себе и в своих приказах, по — настоящему сильным. «Без соплей», — Лин усмехнулась от этой мысли, кивнула: да. Ей всегда нравились сильные кродахи. Даже без сексуального подтекста, которого и не могло возникнуть на подавителях. Так почему без подавителей должно быть иначе? Вспомнился рассказ Лалии о приближенных владыки. О Сардаре: «идеальный любовник для тех, кому нужна забота». Для Хессы. Асир тоже умел быть заботливым, мягким, но сейчас хотелось большего. Хотелось узнать его настоящего. «Когда-нибудь», — прошептала Лин. Она понимала, что сейчас не готова к чему-то большему. Видела, что Асир сдерживается. Верила, что так надо. Но тем сильней тянуло к пока еще запретному.

Фариза в последний раз промыла волосы, поливая из кувшина, и начала втирать очередной бальзам. От него кожу слегка щипало, Лин зажмурилась и сильней запрокинула голову, чтобы не попало в глаза. Услышала:

— Вот так и посидите, госпожа. А я займусь вашим лицом.

— А что с моим лицом?

— Смажем его целебным бальзамом.

Рассказывала о том, как кожа станет гладкой и нежной, «напитается силой», как уйдет нездоровая бледность, а сама быстро втирала прохладную мазь. И снова вспомнились прикосновения Асира. А еще — тот клиба, который делал ей массаж. Как мучительны тогда были его прикосновения. Сейчас терпеть было легче, но удовольствия чужие руки все равно не приносили, хотелось, чтобы это скорее закончилось.

Фариза словно почувствовала ее желание. Закончив с лицом, быстро промыла волосы, сказала:

— Вот и все, госпожа. Помочь вам вытереться?

— Нет, иди, — быстро ответила Лин. — Я еще посижу здесь, люблю купаться. Спасибо, Фариза.

Служанка, низко поклонившись, ушла. Теперь никто не мешал мечтать о вечере с Асиром. Вспоминать проведенный с ним почти полностью вчерашний день и сегодняшнее утро. Купальня не сохраняла запахи, как постель, вода смывала все. Но воспоминания не становились от этого менее яркими. Настолько яркими, что… Лин сжала пальцами соски, прикусила губу. Мотнула головой: нет. Без Асира ласкать себя казалось… неправильным? Она торопливо вылезла, стараясь не думать… не смотреть на тот самый бортик, на котором брал ее Асир утром, не вспоминать, как удивлялась вчера тому, насколько иначе ощущаются ласки в воде…

Вытерлась, вышла в комнату — и окунулась в густой, будоражащий запах. Даже открытое окно не спасало. Нет, здесь ей лучше не станет. Да она до вечера с ума сойдет от желания.

В дальних комнатах было легче. Немного. Но не думать о том, как долго еще ждать, Лин все равно не могла. Не получалось. Порисовала бы, но ни бумаги, ни хотя бы карандаша не нашлось. Убила бы хоть немного времени обычной разминкой, но мышцы болели, как будто и так хватила лишнего на интенсивной тренировке, даже горячая вода купален не помогла. И все равно тянуло в спальню, к пропитанной желанным запахом постели. Тянуло дышать хотя бы запахом, пока Асира нет, и плевать, что все внутри скручивается от жажды близости. Похоже, все, что оставалось, это завалиться на кровать и ждать ночи — или, заняться все тем же ожиданием у окна, любуясь на сад.

— Я всегда знала, что у тебя есть склонность к саморазрушению. Но чтобы настолько. Даже немного завидно. — Лин обернулась. Лалия, белоснежная, сияющая драгоценностями почти как на празднике, бесшумно прикрыла за собой дверь.

ГЛАВА 17

— Скажи, зачем ты торчишь рядом с этим? — Лалия, поморщившись, кивнула на кровать. — А ну-ка, идем.

— Куда тут еще идти? — удивилась Лин. Но Лалия взяла за руку и потащила за собой — через уже осмотренные полупустые и скучные комнаты, узкой галереей с резными тонкими колоннами из розового мрамора, винтовой лестницей…

Лестница спускалась прямиком в сад, где ее окружала, пряча от взглядов, шпалера, увитая белоснежными розами. Круговая скамья под шпалерой тянула присесть, а то и прилечь — ширина ее вполне это позволяла. Лин вдохнула густой, сладкий,