Татьяна Мудрая - Злато в крови

— Животных, растения. Да?

— Именно. И в этом человек даже вас, кровососов, простите, переплюнул. Вам ведь не приходит в голову разводить людей как скотину себе любимым на потребу? А ведь и натуральный скот — он вовсе не безмозглый. Да что говорить! Я не пацифист и не веганец, но меня удручает, что на подобных основаниях строится все ближнее бытие.

— А в чем смысл этого бытия? Или его нет вовсе?

— Если вам он нужен — он есть. Впрочем, мы обречены искать его не там, и более всего повинно в этом христианство.

— Почему?

— Даже вы, Римус, с вашим позднеантичным прошлым, заражены некой бесплодной жаждой. Все вы, смертные и условно бессмертные, полагаете, что добрый Боженька обязан обеспечить вам комфорт и пристойное существование, а если что не так — ополчаемся на него.

— Не только. Напротив, существует такая вещь, как теодицея.

— По-моему, голое кощунство. Оборотная сторона вражды. Если ты Его оправдываешь, то, скорее всего, в душе крепко ненавидишь. Или боишься своей ненависти.

— Ну и где все-таки его искать, этот неуловимый смысл?

— В себе. Это игра такая. И игра для каждого по отдельности — такова сама логика ее построения.

— Я не осуждаю никого еще потому, что и сама косвенно не без греха, — прибавила она.

— Так ведь и Христос косвенно…

— Косвенно, прямо и крест-накрест! Сколько людей погубили зелотские восстания, Бен-Акиба, крестовые походы и прочее без конца? А пророк Иса — он ведь из-за того даже не почесался. И предвидеть что, тоже не мог? Искупил, называется, прошлое и будущее за всех одним чохом — и никакого раскаяния! Тут уж поневоле приходится верить в его божественную природу.

— Но вы лично не верите.

— Как сказать… Пожалуй.

Пожалуй, Наверное. Любимые оговорки Селины. («Моя прабабушка говорила, что врать все едино: на грош или на червонец. Вот я и не пытаюсь что-то утвердить намертво».) А как тогда насчет ее истинных воззрений?

Да, что в ней меня удивляло более всего — крепостные сооружения, кем-то воздвигнутые вокруг ее разума. Я, разумеется, мог поймать те мысли, которые она мне изредка посылала, так сказать, прицельно, это все наши умеют, а что до нее, то Селина безошибочно улавливала любые мои настроения. Она была, по ее словам, хороший эмпат, хотя телепатией ни в коей мере не страдала.

— На любую стену можно вскарабкаться, цепляясь за цветущие лозы, Римус, — как-то посмеялась она. — Подумайте, больше я ничего о том не скажу.

И все-таки не провокационные и тревожащие душу разговоры были для нас обоих главным. От них мы лишь уставали и испытывали досаду друг на друга. «Напрасно я веду смутительные речи и мешаю вашему самопознанию, — говаривала тогда Селина. — Давайте-ка погрузимся в сугубое эстетство».

Однажды она спросила меня, в каких отношениях вампиры с серебром. Правда ли, что оно нам вредит?

— Нисколько. Очередное суеверие. Меньше надо хорроров читать.

— Половина в них — выдумки для-ради занимательности, зато добрая четверть является истинной правдою. Вот бы еще знать, где что. Так все-таки, что там насчет белого металла?

— Просто не любим. Нам куда легче рядом с золотом.

— Как драконам. А вот в Динане серебро уважают, самые знатные обереги из него льют. В городе Эдине даже целый музей серебра имеется. Хотите глянуть? Там у меня главный хранитель…гм…

— Не обязательно тратить время.

— И ладно. Тут ведь какое дело, маэстро: при старой власти там была церковь с изумительными витражами, при новой ее конфисковали и наполнили всякой посудой, украсами и оружием, а ныне правительство у нас вообще новейшее, и храм снова возвернули церкви. Ну а стекла-то оказались расписаны не канонически, вот в чем беда! И бьются легко. К слову, вы как насчет посещения церквей — не коробит?

— Нисколько. Даже любим иногда.

— Учту на будущее.

Это будущее ждало нас в конце одной из местных авиалиний. Когда я в азарте заявил, что готов переправить нас в столицу Равнинного Края, иначе именуемого Эдинер, натуральным способом, благо недалеко, Селина запротестовала:

— Вы же вроде опасаетесь своего Заоблачного Дара. Зачем мне объятия перетрухнувшего летуна, который по причине одних нервов может меня… скажем, уронить?

— Можете вполне на меня положиться.

— Так и я только прикалываюсь. И все-таки давайте лучше полетим ночным рейсом. После лэнской архаики суперсовременный аэропорт будет смотреться свежо и остро.

Наши с ней паспорта, во всяком случае, именно так и смотрелись. Мой был заведомо фальшив, ее — утверждал, что имя и фамилия гражданки начинаются на что угодно, только не на С и А. Предъявлять же документ полагалось как минимум четыре раза: покупая билеты, входя с ними на трап, выгружаясь с трапа уже в столице провинции и получая багаж.

— Ваши бумаги не на ваше настоящее имя, — спросил я, когда все кончилось.

— Верно. Только это пустяки, их делали — от сих до сих — в такой официальной конторе, что законней просто некуда. Бывает, знаете, и такое.

В городе Эдине меня сразу повлекли в так называемый Эркский Квартал. Одноэтажные домики, отягощенные разве что мансардой, из толстенных бревен, что время посеребрило, а нынешнее поколение людей слегка тронуло матовым огнеупорным лаком. Зеленеющие газоны, что сохраняют свой вид двенадцать месяцев в году, даже и под снегом, благоухающие никотианой и маттиолой, проросшие кряжистыми дубами, серебристыми кленами и черной березой. Живые изгороди из дерена, чубушника и остролиста. Конюшни и менажереи в обширных дворах, неторопливые прогулки юных парочек верхом, маленькие петушки с непомерной длины хвостами, спящие внутри стеклянных птичников, шествия павлинов.

— Закрытый район, — со смешком пояснила Селина. — Основали иммигранты, а живет теперь наше любимое правительство. Туристам сюда ходу нет и не предвидится. Но убежище найти вполне реально, если помнить, что нет места темнее, чем под самым светильником.

Мы расставались утром и вновь сходились после заката. Наступило лето, дни были длинны, как никогда, и я подозревал, что Селина извлекала немалую пользу из моих дневных сновидений. Насчет того краткого времени, что уходило на мою охоту, — не уверен: подонки тут, перед строгим лицом динанской государственности, попадались много чаще, чем в вольном и беспечном Лэне, и я, свежий и разрумянившийся, бывал немало удручен видом ее лица с темными мешками вокруг как бы выцветших серых глаз.

— Вы устаете и не высыпаетесь.

— Обычное дело: служу обоим господам.

— С какой стати вам понадобилось меня опекать?

— Это мы уже проходили, А вот почему вы поддаетесь на мою опеку?