Невеста для падшего (СИ) - Екатерина Сергеевна Богданова

Тэйнира захлопнула окно, задёрнула шторы и прижалась к стене, точно, как я недавно, после того, как купол разрушила. Заметив мой взгляд, она пожала плечами и выдала:

— Зато мы убедились, что с концентрацией и управлением у тебя всё хорошо. Пошли ужинать?

Глава 17

Мой первый ужин в Чёрной Скале (которая перестала соответствовать своему названию, благодаря моим же стараниям) протекал в спокойной, дружеской обстановке, насколько это было возможно.

В небольшой столовой, за столом, рассчитанном на десять персон, расположились леди Тэйнира, Латира, я и Тамир. На том, чтобы последняя присоединилась к нам, я сама настояла. Леди были не против. Здесь, за закрытыми дверями моих покоев, где я чувствовала себя скорее пленницей, чем гостьей (не говоря уже о том, чтобы считать это место домом) можно было опустить некоторые нормы этикета. К тому же, я не считала Тамир прислугой. При мне она исполняла скорее роль компаньонки, старшей подруги и даже можно сказать дуэньи. Она была со мной практически всё время, с тех пор, как я оказалась в этом чужом мире. За эти десять дней между нами завязалось нечто, очень похожее на осторожную дружбу.

— Ну и как дела с магией? — спросила Тамир, пододвигая поближе ко мне блюдо со свежим хлебом, словно заботливая тётушка.

Тётя… Как она там? Кто о ней заботится? Кто ходит в лавку мастера Орона за свежими сливками для чая и сыром, который она так любит? Ведь у неё никого нет, кроме меня! Но и меня у неё забрали…

— Ой, дорогая моя Тамир, можешь совершенно не волноваться. С магией у нашей Сати всё хорошо. Нужно только найти баланс между сердцем и разумом, и всё наладится, — ответила вместо меня леди Тэйнира, поправляя причёску.

В её слегка посеребрённых сединой волосах белые пряди, наведённые как раз моей магией, смотрелись особенно хорошо, я бы даже сказала естественно. Чего нельзя было сказать о Тамир. Белые пряди не сочетались с естественной рыжиной её волос, но они уже были почти незаметны. Она не обладала собственной магией, поэтому и постороннюю её не приспособленное тело отвергало быстрее.

Не означает ли это, что и магия портрета может не подействовать на неё? Вполне возможно, что у меня получится избавиться от него руками Тамир! Сама я, как уже успела убедиться перед ужином, не в силах даже прикоснуться к золочёной раме.

Остаться одной в спальне было жутко, но я всё же решилась попробовать. Пообещала леди Тэйнире, что догоню её, прикрыла дверь, подошла к изголовью кровати, протянула подрагивающую от напряжения руку и… не смогла пересилить нахлынувший страх. Меня будто отталкивала от картины невидимая сила, внушающая дикий ужас и нестерпимое желание убежать.

Что я и сделала. Пришла в себя, только оказавшись в столовой, и предпочла забыть на время о портрете. Пусть таящаяся в нём сила не может вытравить из моей памяти саму мысль о его существовании, я могу сделать это сама, хотя бы на полчаса, чтобы спокойно поужинать.

Но вот, ужин в разгаре, а мои мысли опять вернулись к заколдованной картине. Казалось, что если я сделаю вид, что её не существует, случиться что-то ужасное. И виновата в этом буду именно я, потому что знала и ничего не сделала, чтобы помешать.

— О, вы в этом лучшая, — воскликнула Латира, с искренним обожанием глядя на леди Тэйниру.

Я поняла, что пропустила часть беседы и постаралась больше не отвлекаться. Ведь это неуважительно по отношению к присутствующим. А они все более чем достойны моего уважения, хотя бы потому, что не отвернулись.

Оставшуюся часть ужина мы провели в тёплой, дружеской обстановке, беседуя на отвлечённые темы. Но всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и ужин, а вместе с ним и этот бесконечно долгий и тяжёлый день. Леди ушли, попрощавшись до утра, а Тамир направилась в спальню, приговаривая:

— Сейчас посмотрим, что у них тут во дворце за матрасы.

Мне не то, что смотреть, даже заходить туда не хотелось. Но пришлось. Вошла в спальню, отметила, что кто-то уже позаботился напитать магией огня стеклянные шары-светильники, и посмотрела на портрет. Удивительно, но, несмотря на распространяющееся по всей спальне ровное освещение, портрет будто оставался в тени. И только колючие голубые глаза были чётко видны в окутывающем картину сумраке.

— Какая же она жуткая, — невольно поёжившись, прошептала я.

— А? — обернулась Тамир, которая в этот момент как раз проверяла мягкость уже приготовленной ко сну кровати.

— Картина, — кивнула я на стену у неё над головой. — Не смогу тут спать, если её не убрать.

— Вот ещё. Не мы вешали, не нам и снимать, — проговорила женщина, и не взглянув на портрет. И тут же сменила тему: — А простыни плохо просушили. И запах какой-то странный. Я-то всегда веточку ароматной травки под подушку кладу, а тут… Никакого уюта. Ну да ладно, что уж поделаешь, дворец всё же, а не дом. Сейчас рубаху принесу. Не зря прихватила кое что из оставшихся вещей леди Эйши.

И Тамир ушла, а я с ненавистью посмотрела на портрет. Понимаю, мать Эрана тут совершенно не причём, но именно с ней у меня ассоциировалась картина, которая за один день принесла мне больше негативных эмоций, чем всё остальное в этом мире, за исключением, разве что, самого падшего.

Решено: или она, или я. Если портрет останется, я здесь спать не буду. И пусть Тамир думает, что хочет. Откажется снимать портрет — уйду спать в гостиную, на диван.

О чём я и сказала женщине, когда она вернулась с ночной сорочкой, домашними тряпичными туфельками и щёткой для волос.

— Да сниму я его, — проворчала Тамир. — Вы пока в ванную идите, вернётесь, его уже тут не будет. Не думала, что у вас к умершей матери ревность взыграет. Нехорошо это.

— Что?! — охнула я. — При чём тут ревность?

— А что же ещё? Она и есть, гадюка зелёная, — заявила Тамир и впихнула мне в руки вещи той самой женщины, в ревности к которой только что обвинила.

Я сдержалась, решив, что это меньшее из зол. Пусть Тамир обвиняет меня в несуществующей ревности, если ей так хочется, главное, чтобы убрала картину. Приняла вещи, сдержанно поблагодарила и ушла в ванную, всё же хлопнув дверью чуть сильнее, чем следовало бы. Надо же, я ревную! Ничего глупее в жизни не слышала! И кого ревновать? Этого несносного грубияна и наглеца? Тем более к погибшей матери, такого я себе точно никогда бы не позволила.

Бросила вещи на