Ненужная истинная дракона. Хозяйка Солнечного поместья - Адриана Дари

И ведь не поленился Рудвер, растрепал всем об этом представлении.

Кстати, сам мышонок как раз проскальзывает между досками в беседке и затаивается в углу: вот же любопытный!

— Ох… К сожалению, я должен констатировать факт того, что госпожа Лира недееспособна. Ее память стала уже настолько плоха, что она не может удержать столь недавние события, — “обеспокоенно” качая головой, произносит врач, доходит до стола, достает из чемоданчика, из которого доносится резкий камфорный запах, бумажку с самописным пером и начинает писать.

— Погодите, что это за беспредел?! — вмешивается Рина, но я останавливаю ее рукой: пока рано. Ловушка еще не захлопнулась.

К нашей дружной компании присоединяется врач, приехавший с Риной, удивленный присутствием странных гостей. Для полноты картины теперь нам не хватает только драконов, которые где-то запропастились. Вот придут к самой развязке, потом же жалеть будут, что не поучаствовали!

— Господин Догхос, — рассматривая то, как деловито пишет врач свое заключение, говорю я. — Вы, конечно же, обладаете невероятной квалификацией. Подскажите, а это вы выдавали справку о невменяемости Адалии Пэрис?

Вопрос странный и должен вызвать подозрения, но врач явно зацепился больше вниманием за похвалу, да и вообще поглощен письмом.

— О, да, — довольно произносит он. — Настолько неадекватная особа. Представляете, покусала свою любящую мачеху. А потом сбежала и как дикий звереныш навела беспорядок у уважаемого нотариуса.

Я бросаю взгляд на Эндора, который иронично поднимает бровь. Да-да, это все типа про меня и даже частично правда. Но уж кусать свою мачеху… Ну фу же!

— Господин Харрис, — обращаюсь я к врачу Рины, — вы хотели посмотреть на этого человека. Ваше желание исполнено гораздо быстрее, чем можно было бы подумать.

— Так это он сделал заключение о вашей недееспособности? И, получается, даже не видел вас в лицо, раз не узнал? — удивляется Харрис. — Кажется, кто-то совсем не дорожит правом на ведение практики.

Вот теперь Догхос отвлекается от своего занятия и поднимает голову, чтобы посмотреть на коллегу.

— Вы меня смеете упрекать в подобном? — Догхос постепенно начинает багроветь, переводя взгляд с меня на второго врача, и сминает в кулаке то, что только что писал. — Кто вам позволил так обо мне думать?

Открыто смотрю на племянничка, до которого тоже начинает доходить, что в ситуации все совсем не так просто. И его действие может иметь противодействие, которое его же самого и тюкнет по темечку.

Я чуть-чуть активизирую магический центр, и смятый лист выскальзывает из ладони Догхоса и летит к Харрису. Все зачарованно наблюдают за этим действом.

Первым приходит в себя Рудвер:

— Я же говорил, что она ведьма! Метла так же летала! — горячо доказывает он.

— Прошу прощения, но это весьма странные обвинения, — пожимаю я плечами. — Безосновательные. Магия — это еще не повод для обвинений.

— Я сам видел! — продолжает племянничек. — Она мышь убила! Страшными, мучительными заклинаниями.

— Какую? — невинно спрашиваю я. — Эту?

Я присаживаюсь и беру в руки Чеса, поглаживая его между ушей.

— Да! Вот там чешется! Еще почеши чуток, — бормочет мышонок. — И помни, через меня говорят боги.

Ох, он теперь всегда это припоминать будет, когда ему что-то от меня нужно будет.

Видя живого и невредимого мыша, племянничек бледнеет, а тонкие полопавшиеся капилляры на его носу становятся еще больше заметны. Догхос переводит на Рудвера взгляд:

— Что это значит?

— Ничего не значит! Это была другая мышь, они все похожи, — племяннику уж некуда отступать, в ход идут отговорки.

— А, может, вам тогда просто все причудилось? Ну… знаете, такое бывает, — говорю я, — если много выпить может привидеться разное.

Все. Теперь он загнан в угол. Вот только я не рассчитываю, что загнанный зверь становится втрое опаснее, потому пропускаю момент, когда он кидается на меня с кулаками.

Все, что успеваю — это вскинуть руку и постараться отклониться. Только вот удара не получаю, зато слышу утробный, практически драконий рык.

Глава 38. О первых победах

Понятия не имею, в какой момент и каким образом получается так, что Тарден материализуется прямо передо мной. И тот удар, который должен был прийтись на меня, приходится на дракона.

Ну как, приходится… Когда я открываю глаза, то вижу, что Тарден выкрутил запястье Рудвера, и тому ничего не остается, как только скрючиться и чуть ли не визжать от боли. Ну естественно! Если он привык кулаками решать вопросы со слабыми женщинами, то попасть на дракона явно не входило в его планы.

Я должна его расстроить: я рада. В мои планы тоже не входило ходить с синяками. И все же, как и откуда появился дракон?

— Я ни при чем! — причитает племянничек. — Это все она, это все ведьма!

— Что за бездна тут происходит? — рычит Тарден, чуть сильнее выкручивая руку Рудвера, но сдерживаясь от того, чтобы причинить более серьезный вред.

— Я… — снова пытается что-то сказать Рудвер.

— Не тебя спросил, — обрывает его дракон. — Адалия?

Ну, конечно, кого еще спрашивать, как не меня?

— Рудвер — племянник Лиры. Он почему-то вбил себе в голову, что его тетушка уже не способна вести дела поместья, а потому он может стать полноправным собственником. Но у Лиры были другие планы.

— Пока что это не объясняет, с какого… почему он позволил себе поднять руку на женщину, — рычит Тарден, присматривается к Рудверу и хмурится: — А я тебя помню. Это ведь ты требовал от меня разобраться с “ведьмой”? Я тебя вышвырнул за шкирку, ты решил сам все сделать?

— И весьма специфическим образом, я вам скажу, — вступает в разговор Харрис, презрительно глядя на своего, похоже, вскоре бывшего, коллегу. — Присутствующий здесь врач Догхос должен был объявить ниру Лиру недееспособной.

— А разве для этого есть основания? — прищуривается Тарден.

— Ни малейших, — пожимает плечами Харрис и протирает свои очки. — Более того, если я правильно понял, то именно он выдал заключение о недееспособности ниры Адалии.

Догхос съеживается и, кажется, уже в тысячный раз жалеет, что поехал с Рудвером. Он что-то начинает мямлить о том, что мачеха предоставила безусловные доказательства, что это было его долгом «облегчить жизнь несчастной юной особе».

Но потом, с диким запозданием до него доходит, что эта