Ведьмин костёр: обожжённые любовью - Татьяна Геннадьевна Абалова

– Все будет хорошо, – сказала я им на прощание. Я сама в свои слова верила.

Тронув лошадь коленями, послала ее вперед.

– Великая Ткачиха, помоги, – прошептала я и, поцеловав оба оберега, подаренные богиней, положилась на милость всевышних.

Светало. Лошадь вязла в снегу, но упорно продвигалась вперед. Она словно знала, куда идти. Бесконечный снег ослеплял, смотреть по сторонам было страшно, так и чудилось, что кобылка оступится и заскользит вместе со мной с горы вниз. Я даже закрыла глаза. Все равно ничего не смогу изменить.

Ближе к полудню я остановила уставшую лошадь на небольшой плоской площадке. Встали с подветренной стороны – на такой высоте ветер пробирал до костей. Я не сразу слезла с лошади. Не ожидала, что столкнусь с такой незадачей. Раньше спрыгнула бы или соскользнула на животе, а теперь как? Хорошо, что нашелся подходящий уступ. Я на него спустилась, как на приставленную лестницу. Поискав удобное место, присела, задрав все юбки. Даже расплакалась, когда облегчилась. Так давно хотела. Надо было мне еще в деревне попроситься на двор.

Пожевала сама, дала и лошади. Яблоки не успели закаменеть от мороза. Отдохнув, хотела была тронуться в путь, но поняла, что не могу забраться в седло. Как только ни пробовала, ничего не получалось. С тоской посмотрела вдаль. Никаких признаков жилища. Уж не на смерть ли послали меня боги, устав со мной возиться?

Ничего не оставалось делать, как взять лошадь за уздечку и повести вперед. Долго ли я так выдержу? Погода испортилась, ветер сделался более крепким и нагнал на небо тяжелые тучи. Я уже подумывала, не вернуться ли мне назад, как сзади вдруг раздался оглушающий грохот.

Я до смерти испугалась непонятного шума, но еще больше, что не удержу вздыбившуюся лошадь. Я повисла на поводьях, чтобы не дать ей убежать, иначе я осталась бы одна в этих бесконечных горах. Когда удалось справиться, я посмотрела назад, и поняла, что боги меня все же берегут. От той площадки, где мы совсем недавно передыхали, не было и следа. Ее слизала языком лавина. Путь назад был отрезан.

– Все будет хорошо, – прошептала я, непонятно кого уговаривая – себя или лошадь, и на подгибающихся ногах пошла вперед.

Обогнув скалу, я застыла. У моих ног раскинулась поражающая дух долина. Казалось, всюду, куда хватает взгляда, волнуется море, где вместо волн – холмы. И среди всего этого хаоса заснеженных волн спасительная земля. Круглый пятачок, на котором стоял дом. Посеревший от времени и непогоды, зовущий теплым светом в окне.

– Что ж, «брат», ты звал, и я пришла, – прошептала я и начала долгий спуск.

Хорошо обозревать с высоты. До любого места будто рукой подать. Когда же я спустилась, то поняла, что не знаю, в какую сторону идти. Не было видно и намека на дорогу. Отсюда, снизу, холмы смотрелись вовсе не маленькими. Покрытые снегом, они щетинились редкими деревьями и кустарниками. Куда ни глянь, всюду одна и та же картина.

Одно успокаивало – не было того ветра, что свирепствовал наверху. Зато намело сугробов почти по пояс. Как пробираться по такому снегу? Никаких сил не хватит. Я сделала полсотни шагов и выдохлась. Не об этом ли предупреждали местные, что к ведьме лучше не соваться? Сколько людей так и не добралось до нее и лежат где–то под холмами?

Вытерев пот со лба и облизав пересохшие губы, я достала из–за пазухи оберег Великой Ткачихи и прижала его к губам.

– Богиня Мокошь, помоги! Не дай пропасть твоей дочери!

В вышине запела–зачирикала птичка. Мелкая, сразу не разглядеть, но до чего голосистая! Покружившись над головами, села на ближайший куст и уставилась на нас бусинами глаз, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Лошадь фыркнула, но красногрудую птицу не спугнула.

Я, скинув варежки, торопливо полезла в карман полушубка. Вытянула тряпицу, которую дал мне нищий, развернула ее и показала снегирю на открытой ладони рыжую прядку, перетянутую шелковой ленточкой. Понятно же, что птица появилась не просто так.

– Веди к нему, он звал.

Я даже вскрикнула, так неожиданно снегирь сорвался с ветки и цапнул острыми коготками прядку. Взлетела высоко, прямо к тучам.

Долго я стояла, задрав голову. Очень долго. Заболела шея, потемнело в глазах. Уже отчаялась, когда к моим ногам с небес упала моя же ленточка. Лишь ленточка. От рыжего локона не осталось и следа. Как и узелков на ленте. Только я наклонилась, чтобы поднять ее, как она вдруг сделалась длинней и стремительно поползла меж холмами. Ярко–красная, она ложилась на снег, и тот под тяжестью легкого шелка расходился и открывал прячущуюся по ледяным настом зеленую траву.

Я пошла по этой траве, ведя за собой лошадь. Останавливалась, чтобы продохнуть – путь оказался долгим и путанным. Я видела, что не раз возвращалась на тропу, по которой уже шла. Лента же вилась, звала, вздыбливалась волнами, когда я замирала, разглядывая ее сплетения, точно ей не нравилось, что я теряю время. А мне было отчего замереть. Я заметила, что в тех местах, где лента пересекала саму себя, образовывался сложный узелок. Точно это и не лента вовсе, а нить, которая вплетается в узор, непонятный мне и не видный с такой высоты.

Начало смеркаться, когда наш путь подошел к концу. Ленточка, перед тем как исчезнуть, вывела к расчищенной от снега лестнице. Деревянной, но крепкой, сделанной совсем недавно, что было заметно по свежеструганному дереву. Поднявшись, я попала на зеленую поляну. Лошадь, хоть неловко, тоже забралась следом за мной. Увидев траву по щиколотку, принялась щипать ее. Я огляделась и не обнаружила даже лужицы от снега. Обернулась – холмы продолжали тонуть в белой пелене.

И дом выглядел совсем нет так. С высоты он казался старым и покосившимся, согнувшимся под тяжестью снега, здесь же я видела добротно срубленный терем. С колодцем во дворе, с хозяйскими постройками, с возделанными грядками, с сушащимся на веревке бельем – по большей части мужским. Свет горел в светелке на втором этаже. Легкий ветерок трепал занавески в открытом настежь окне.

– Что за чудеса такие? – произнесла я вслух и, подхватив повод, повела лошадь вперед. Та неохотно подчинилась и пока шла, так и норовила отщипнуть изумрудной зелени.

Побоявшись, что лошадь уйдет, я привязала ее, прежде чем подняться на крыльцо. Сняла теплый платок и расстегнула шубу. На лбу