Сердца трех. Вторая жизнь фармацевта - Марина Сергеевна Орлова

задала я провокационный вопрос. Раф вздрогнул, сжал челюсти, отчего заходили желваки на щеках, но кивнул. Мне захотелось с досадой отвести взгляд и выругаться, а еще лучше ударить его. – Я знаю, что ты хочешь от меня, если это будет в моих силах – я помогу, – пообещала я.

Эльф кивнул, продолжая избегать моего взгляда.

– Деревня и ее жители не выживут без него. Вероника не готова взять на себя такую ответственность.

Я кивнула, соглашаясь, что девчонка не готова. Но разве это – наша проблема? Не думаю. Он в очередной раз добровольно подставляется за этих людей. Кусок идиота!

– Взамен я хочу, чтобы мы уехали сегодня же.

Мои слова удивили мужчину, и он вскинул голову.

– И только? – нахмурился Раф.

– Отчего-то мне кажется, что это будет сложнее, чем тебе кажется, – вновь дало о себе знать мое пресловутое предчувствие, а я повернулась к двери, ведущей в хозяйскую спальню, откуда веяло смертью и отчаянием.

Глава 11

Зловоние больного тела пробивалось даже сквозь дверь, и я в который раз порадовалась, что в прошлой жизни пошла именно на фармацевта, а не на врача. Все же, для такой профессии человек должен обладать куда большим мужеством, самоотверженностью и терпением. Увы, но я никогда не считала себя героем и для роли врача не доросла. Ни тогда, ни сейчас. И в этой жизни, будь моя воля, на первые роли бы не рвалась.

Я вошла в плохо освещенную комнату со спертым тяжелым воздухом, от которого тут же возникло желание проветрить помещение, чего не делали так часто, как это было необходимо. И вскоре я поняла, в чем причина. В центре комнаты, на узкой постели, скрючившись, на боку лежал исхудавший старик с белой, как пергамент, кожей, которая давно не видела солнечного света. Мужчина не спал и смотрел в окно воспаленными, уставшими и выцветшими глазами.

– Ты, вероятно, и есть Аста, о которой мне рассказывал Рафаэль? Пожалуйста, проходи и не держи зла за то, что не могу поприветствовать гостью, как полагается, – раздался скрипучий натужный голос, в котором крылась адская боль. Полагаю, старику было больно даже дышать, не то, что шевелиться. Да и вряд ли он мог.

У хозяина дома была давно прогрессирующая болезнь Бехтерева. Другими словами, аутоиммунное заболевание, которые вылилось в закостенение позвоночника и адские боли, и, как итог, невозможности двигаться. Само существование с таким диагнозом, тем более в запущенной стадии – было пытке подобно. Тем удивительнее, что мужчина сохранял ясность ума и мог говорить не прерываясь, несмотря на характерный опиумный запашок в комнате, чем старик глушил боль. Это подтверждало мнение других о Зигриде, как о стойком и сильном человеке.

Я восхитилась, правда.

– Вам не за что извиняться, – произнесла я, а затем обошла постель и встала напротив мужчины, чтобы он мог на меня свободно смотреть. – Рада познакомиться, – кивнула я.

Тонких, обескровленных губ старика коснулся призрак улыбки.

– Пожалуйста, Аста, садись, – попросил он, что я выполнила. – Я очень хотел с тобой встретиться. Вероника и Раф рассказали о том, что ты сделала. Не передать словами, как я благодарен тебе за спасение моей дочери.

– Ее спасла не я, а Рафаэль, – не согласилась я, пока нас с ней в лучшие подруги не записали. – То, что мы оказались в нужное время и месте – лишь удачное стечение обстоятельств. Благодарить за это не нужно.

Моя речь заставила Зигрида запнуться. Ясно, что не такой реакции он ожидал.

– И все же, я хотел бы вас отблагодарить, – помедлив, неуверенно добавил он. – Моя деревня небогата, но не сомневайся, что я не поскуплюсь.

– Восполнения запасов провизии будет более чем достаточно, – кивнула я, вновь ощущая странное чувство дискомфорта. Смотреть в выгоревшие умные и цепкие глаза старика было… неприятно. Хотелось отвести взгляд, смутиться. Несмотря на немощность и болезнь, тяжелого взгляда старик не утратил. И это не давало мне полностью проникнуться к нему жалостью и сочувствием. Этот мужчина даже в таком состоянии был умен, опытен и… хитер.

Едва ли болезнь скосила его до постели за месяц. Вовсе нет, этому предшествовали годы боли и постепенной утраты подвижности. И все же, деревня до сих пор не захирела, что только подтверждает, что Зигрид спокойно управлялся ею даже лежа в постели без движения, только своим умом и смекалкой.

В жалости Зигрид не нуждался. А я же начинала осознавать, чем старик стал так важен для Рафа и почему эльф уважал его до такой степени, что вновь намеревался отказаться от своей свободы.

– Как скажешь, я отдам приказ, и за несколько дней мои рабы соберут все необходимое.

– Я бы хотела ускорить этот процесс. Не хочу показаться неблагодарной или обидеть вас. Просто я очень тороплюсь. Та стычка с работорговцами сильно выбила нас из графика…

– Вот как… – протянул он, но вместо обиды или разочарования, которые бы подходили под тон и ситуацию, я уловила раздражение. – Какая жалость. Я надеялся, что вы останетесь на несколько дней. Признаться, я тосковал по Рафаэлю и хотел бы многое обсудить с ним. С твоего разрешения, разумеется, – поторопился он добавить. – Да и ты кажешься мне интересным человеком, Аста. В такой глуши, как здесь, редко встретишь порядочных людей, тем дороже каждая возможность пообщаться и завести новое интересное знакомство. В жизни больного старика, прикованного к кровати, не так много развлечений, – скупо улыбнулся он, а меня не покидало ощущение, что мной манипулируют. – Вы ведь держите путь к эльфам?

Я напряглась, а старик скрипуче засмеялся.

– Догадаться несложно, не так много других причин, почему бы вам быть в такой глуши, как эта. Рафаэль тебя не выдавал, не переживай. За годы жизни приходит мудрость и наблюдательность.

– Что же, отнекиваться не стану. Я действительно держу путь на земли эльфов, – отрывисто кивнула я.

– Но зачем вам идти в такой опасный путь?

– Простите, но это личное дело, – не дала я себя подловить, вовремя вспомнив про осторожность. – Главное, что дело – безотлагательное. Задержаться на несколько дней не выйдет. Мы и без того выбились из графика. Сожалею… – незаметно сжала я кулаки, стараясь сохранить доброжелательное выражение на лице.

Старые мудрые глаза едва заметно сузились, а после наполнились напускной грустью.

– Вижу, я не смог