Наталия Кочелаева - Не смотри мне в глаза...

– Номер вашего телефона, – уточнил Мрак и снова улыбнулся. Эта улыбка понравилась Валерии больше.

– Да. Конечно.

Она диктовала номер, путаясь в знакомых цифрах, а он все поглядывал поверх мобильника. Ласково и насмешливо. Но чему он смеялся?

– Мы, пожалуй, пойдем, – заторопилась Мила. Куда она так спешила?

Открыть свой почтовый ящик и обнаружить там письмо от издательства, от нескольких сразу? «Спасибо. Ваш материал украсит нашу программу. Наутро вы проснетесь знаменитой, так и знайте».

ГЛАВА 5

Домофон издавал короткие сверчковые трели. Домофон был раздражен и обескуражен. За свою долгую и бедную событиями жизнь он такого не видал. Да что же это – звонят и звонят, ходят и ходят! Нешто тут вокзал или другое публичное место? Сумей бы они выразить свое недовольство – то же самое сказали бы и входная дверь, и коврик перед ней. Кошка Степанида, существо необщительное, поселилась под диваном и от негодования демонстративно забыла, где ее лоточек с песком. А вот консьержка, что сидела внизу, выражала и выражалась умело, грозила даже подать на Валерию в суд за «притоносодержательство». Впрочем, те люди, что приходили к Лере, не очень-то смахивали на посетителей притона, хотя откуда консьержке знать, на что они вообще похожи? Визитеры были все тихие и вежливые, в основном женщины, выглядели они большей частью так, словно пережили какое-то несчастье. Или их переполняет предчувствие неведомой беды…

Любое экстраординарное событие привлекает к себе прежде всего людей в чем-то ущербных, обделенных, иногда просто несчастных. Если у вас в дому замироточила икона, если вы изобрели лекарство от рака или обрели дар ясновидения – не ждите, что к вам придут счастливые. Солнечные зайчики улыбчивых летних деньков не облюбуют стены вашего избранного жилища. Счастье эгоистично, недальновидно, несклонно к мистическим настроениям и божественным вдохновениям. Оно сворачивается клубочком в кресле, пока на кухне закипает чайник. Несчастье же всегда в дорожной одежде, всегда с посошком, с брезентовой скаткой, чтобы укрываться от дождя в чистом поле. Оно всегда готово на паломничество – искать себе утешения…

Слухи расходятся, как круги на воде. Сюжет в «Обыкновенных историях» ярко засветился, вспыхнул на экранах, была еще пара запоминающихся газетных публикаций, но нигде, например, адреса Валерии Новицкой не указывалось. Откуда же они узнали его, все эти женщины с поджатыми губами, со следами слез на лицах, иные в трауре, иные – наряженные с жалкой тщательностью?

– Скажите, он ко мне вернется?

– Дочь пропала три месяца назад. Мы ничего не знаем о ней. Жива она? А если нет, то хоть бы похоронить по-человечески!

– Мы даже подали заявление, но потом…

– Муж болен, надо делать операцию за границей, денег никак не соберем. Лишь бы знать, поможет ему эта операция-то?

– …поэтому мне надо срочно знать, повысят меня или нет…

– Чует мое сердце, не мой это внук, нагуляла невестка, сучка подщипанная!

Они приносили с собой свое горе. Маленькое, глупое горе и горе огромное, как мир. И такое же древнее. Досаду обманутой женщины и скорбь любящей матери. Они приносили деньги, и деньги тоже были разные. Хрустящие зеленые купюры в кожаных кошельках от Гуччи, мятые сторублевки и полтинники, завязанные в носовые платки. Первый гонорар, полученный в качестве ясновидящей, Лера запомнила на всю жизнь, как и первую клиентку. Это была строгая дама, в дорогущем льняном костюме, вся увешанная какими-то этническими украшениями. Какое у нее могло быть горе, какие проблемы?

– Я знакомая Милы Чертковой, она советовала к тебе обратиться, – напрямую отрекомендовалась дама, оглядывая Лерино житье-бытье. Марина, на тот момент случившаяся в квартире, отступила на заранее подготовленную позицию, в кухню. – Скажи мне что-нибудь, вот как ей сказала. Пожалуйста, – подумав, добавила дама.

От вторжения этой самоуверенной особы, от надменно-свежего запаха ее духов Лере стало не по себе. Но… Видели глазки, что покупали, не так ли? Если уж проснулась знаменитой, то валяй, оправдывай славу! И Лера послушно заглянула в глаза визитерши, в красивые, холодноватые зеленые глаза с крупными верхними веками в легкой перламутровой пыльце… То, что она там увидела, настолько не состыковалось с образом самой дамы, каким она его успела увидеть, что первые слова дались ей с трудом.

– Что-то дурное? – безмятежно вопросила визитерша, следя за муками провидицы.

– Нет, наоборот. Я видела вас за столом. В семейном кругу. Вас, мужчину и девочку лет семи. Похожа на вас. Худенькая, со стрижкой как у Мирей Матье. Знаете, очень яркое видение, – поспешила сообщить Лера, ей все казалось, что она недостаточно убедительно вещает. – Утро, кухня залита светом, на вас белый халат, на мужчине – синий, девочка смеется, и вы смеетесь… Да, вот еще. У вас… Кажется, вы беременны.

Последние слова она произносила, безмолвно ужасаясь, потому что совершенно неизвестно, бывают ли беременными такие вот этнические льняные дамы. Скорее всего, они бывают театральными критиками, искусствоведами, редакторами, а то и, чего хуже, писательницами, а вот беременными… Но на лице у критика-искусствоведа-редактора засияла внезапно такая простая, бабская, масленичная улыбка, сразу опростившая горбоносое, сухой лепки лицо, что у Леры отлегло от сердца.

– Да ты что! – взвизгнула она. – Правда? Представляешь, я так и думала, три дня как курить не могу, прямо не лезет! А девочка – это дочка моя, она у мамы в Волгограде живет, я хотела забрать, да боялась, не знала, как Николай посмотрит, теперь непременно заберу… значит, все хорошо будет… это тебе… ну, бери же… чего мало что ли…

К концу вдохновенного монолога интонационные паузы совсем изгладились из речи визитерши, зато в Лериной руке обнаружилась стодолларовая бумажка. Ах да, еще одно достижение – дама перешла на «вы», и тон ее стал гораздо более почтительным.

– Я-то думала, это все Милкины бредни… А можно к вам еще подруга моя придет?

Валерия согласилась и на подругу тоже, и с тех пор народная тропа не зарастала. Если хозяйки не случалось дома – визитерши покорно ждали в подъезде и топтались возле подъезда, мыкались по детской площадке напротив, уныло сидели в летнем кафе, что за углом. Особо отчаявшиеся изливали душу консьержке и друг другу. Наконец, под давлением общественности, Лера повесила на дверь табличку с часами приема. Пришлось.

Она оборудовала под приемную бывший отцовский кабинет. Там все словно предназначено было для мистических откровений – тяжелая дубовая мебель, непроницаемые шторы на окнах, темный ковер, скрадывавший шаги. Тут к месту оказались даже те диковинки, до которых большой охотник был отец, – их дарили ему друзья и знакомые: громадное чучело орла с белым клювом, вырезанный из дерева святой (древний-древний – много денег предлагал за него некогда чуть не такой же древний антиквар), посеребренная, как думала Лера, а на деле серебряная статуэтка: голая женщина, лежащая на спине льва (по слухам, некогда украшавшая коллекцию министра внутренних дел Щелокова), и сабля на ковре, и сам кроваво-красный ковер. Все это создавало атмосферу, как считала Лера. Ничего в обстановке она менять не стала, прикупила только совершенно ненужный хрустальный шар и поставила свечи в бездельные до сих пор бронзовые канделябры.