Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

закрытый завесью, в два шага достиг её, отдернул. Осмотрел пустое ложе, пустые же лавки. Вышел. В сенях открыл дверь в клеть, посмотрел на корзины, коробы, на валяющуюся в углу прялку.

– Вижу, ни одна из твоих дочерей сегодня домой спать не пришла, – сказал он насмешливо. – Одна у князя гостит, а две другие где?

Велезара тоже сунулась в спальню, обернулась, глаза широко открыла, губы еле слышно шепнули:

– Елеся…

Но Стрижак уже не слышал, он выбежал на улицу, остановился, не зная, куда теперь. Что делать? Где Милаву искать? Мачеха её не скажет. Не пытать же её, на то у него пока позволения нет. А то он бы с радостью велел ей плетей всыпать.

За гостевой избой послышались ему приглушённые голоса и возня. В спину словно толкнуло что-то, Стрижак бросился туда и еле успел остановиться, чуть не напоровшись на кулак. За углом стоял дюжий парень, за ним пряталась девушка, лицо испуганное, глаза красные от слёз, похоже.

– Вы что тут? – спросил Стрижак и узнал вторую сестру Милавы, имя, правда, не помнил. – Он тебя обижает? Чего молчишь?

– Уйди! – прохрипел парень. – Не лезь, то наше дело.

– Остынь, – девица тронула его за руку. – Это боярин. Он к нам в Прибытково приезжал.

– Да мне всё равно, пусть идёт себе по своим делам, к нам не лезет.

– Хм, сдаётся мне, там тебя мать потеряла, – заметил Стрижак, решив на непочтительные слова парня внимания не обращать. Пока не обращать.

Девица рот руками прикрыла.

– Ой, матушка увидела, что меня в спальне нет! Ой, что делать?

– Со мной уйти, – парень обернулся к ней и схватил за руку. – Уводом за меня замуж пойдёшь? Или будешь ждать, пока мать тебя за кого богатого выдаст? Решайся, Елеся. Другого случая не будет.

Стрижак усмехнулся, а парень-то не промах. Жениться уводом – удел тех, кому родители разрешения не дают. Умыкал парень девку, отводил к ближайшему волхву для свершения обряда – и готово дело. Семья или принимала этот союз или нет, но приданое невесты могли смело не отдавать, такой паре приходилось жизнь свою из ничего создавать.

– Елеся, – позвал Стрижак, – где Милава? Ищу её. В доме нет, в княжьем тереме нет… Если знаешь, что мать твоя с ней сделала, отблагодарю так, что на золоте есть и спать будешь.

Елеся застыла с полуоткрытым ртом, а парень вздохнул, руку её стиснул.

– Не знает она. Но я тут недавно Велезару с одним купцом видел, шептались они у того сарая, – он ткнул рукой в сторону. – В разговоре их послышалось мне имя Милавы и ещё что-то про яблоки.

– Что за купец? Откуда? Каков из себя? – Стрижак спрашивал быстро, уже готовый сорваться с места.

Парень подробно объяснил, но знал он немного, лишь описал купца, что средних лет, черноволос, в добротной одежде.

– Как зовут тебя? – спросил Стрижак на прощание.

– Горыня он, – быстро ответила за него Елеся. – Только не говори матушке про нас, богами заклинаю…

– Да и не собирался. Вы тоже погодите пока из Семидола в бега подаваться. Обещал же награду за помощь, а я слово своё всегда крепко держу.

– Да я и не помог нисколько, – смутился Горыня.

– Ну, так идём, поможешь, – Стрижак кивнул на двор. – Опознаешь мне его, купца этого.

Елеся с Горыней переглянулись и, видимо, без слов пришли к согласию. Она выпустила руку своего дружка, а тот поправил на голове шапку.

– Идём, боярин. Чем смогу, помогу. Елеся, домой иди. Если мать ругать будет, не бойся, недолго терпеть осталось. Вернусь и при всех женой тебя назову, пусть хоть что делает.

Они быстрым шагом пошли к сараям на другом конце огромного княжеского подворья, а Елеся, стиснув кулачки, беззвучно зашептала им вслед молитву богам о помощи.

Глава 26. Успеть до рассвета

Стражники у ворот детинца боярина, конечно, признали, потому со всем тщанием вспомнили, кто и когда мимо них проезжал. Выходило, что несколько подвод не так давно выехали, вроде на пристань направились. И да, вроде как купец какой-то на добром коне с ними ехал.

Стрижак и Горыня быстрым шагом направились к реке. Лучше, конечно, конными ехать, но идти до конюшни, ждать, пока оседлают, Стрижак не хотел. Сердце его рвалось за Милавой, которую он, подозревал, на той подводе увезли. Он дал поручение отправить посыльного к Туриле с наказом прибыть к пристани как можно скорее и коня ему привести.

– Давай в разные стороны разойдёмся, – предложил Горыня, когда они уже стояли на деревянном настиле и оглядывали череду всевозможных лодий, что покачивались на воде. – Мы так в лесу заблудших ищем, всяко быстрее получится. Ты купца по свите признаешь, зелёного сукна с золотой тесьмой. Богатый человек, судя по всему. Борода чёрная, на два конца расчёсана.

Стрижак кивнул и пошёл вдоль пристани вправо. Лодьи стояли тут густо, возле них суетились холопы и прочие купцовы люди, перенося из складов на лодьи товары. Едва рассветёт, торговые ватаги пойдут до волока, там лодьи перетащат в другую реку и направятся в южные земли, торговать мехами, воском и другими товарами. Упустишь сейчас их, потом сложнее найти будет.

Горыня в свою очередь тоже осматривал лодьи и даже не их, а в лица вглядывался, купца выискивал. С одной из лодей на пристань выскочил парень и прыжками понёсся по берегу, на ходу задирая полы свиты. Вслед ему раздались смех и крики:

– Эй, Овсень, смотри, долго в кустах не сиди, ждать не будем.

– Да это он вчера у Вараньки на постоялом дворе варева её поганого переел. Говорили ему, что она из всякого дерьма готовит, а он – зато дёшево, вот и будет теперь всю дорогу животом маяться, а мы его утробу нюхать. Вот же дурень…

Горыня посторонился, давая дорогу человеку с поклажей на спине. Свет от жаровен, стоящих тут и там вдоль реки, отбрасывал тени на деревянный помост и на складские стены. Человек на лодье встал, помахал одному из носильщиков светильником, что держал в руках.

– Сюда, давай. Клади на корму, да осторожней!

Свет упал на лицо того, кто стоял в лодье. Купец! Горыня подошёл ближе. На корме лежал свёрнутый ковёр, и купец расставил руки, оберегая, чтобы поклажа не дай бог не задела ковёр и то, что в него было завёрнуто.

– Ну, где там Овсень? – крикнул он недовольно. – Ехать пора, нам засветло выехать надо!

Небо и в самом деле посерело, рассвет ещё не близок, но ночь явно перевалила самую тёмную свою