Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Оксана Токарева

проорав строфу про калинку-малинку так громко, что почти подобравшийся к его насесту Иван кубарем полетел на землю. Мы с Левушкой чудом удержались на ногах. Все-таки мы стояли немного дальше, да и сказалась музыкальная закалка. Лель так вообще с пятого класса сидел рядом с трубачами, а мы в ансамбле, случалось, выступали с усилителями под эстрадную минусовку с тяжелыми рифами.

Лель продолжал играть, а я, кое-как продравшись сквозь звон в ушах, с поясным поклоном завела последнюю строку, пропевая каждый слог нарочито медленно и протяжно, давая Ивану время подняться и подойти ближе.

«Уж ты Дивушка, ты батюшка.

Ты не тронь мою коровушку».

Див расправил легкие, чтобы вновь грянуть припев (и как у него только голосовой аппарат устроен: грудь-то у него по-птичьи объемная, но опоры никакой нет), но тут уж Иван не оплошал. Подскочил к ветке, мощным ударом в ухо оглушил любителя вокальных упражнений и сбил его на землю.

Отыскав клубочек, мы успели пройти быстрым шагом, если не сказать пробежать, не менее пары километров, когда издалека донеслось обиженное:

«Калинка-калинка моя,

В саду ягода малинка моя!»

Мы облегченно расхохотались.

— Надо было посильней его приложить, — покачал головой Иван, с опаской разматывая свою чалму. — Как бы он в погоню не бросился.

— Не, он теперь будет новые строфы повторять, — успокоил нас Левушка. — Никуда не пойдет, пока все не запомнит.

Я подумала, что, если все монстры в этом лесу окажутся такими безобидными и забавными, это будет самое веселое путешествие в моей жизни. Но уже нынешний день готовил новые не самые приятные сюрпризы.

Мы прошли уже, судя по солнцу и нашей средней скорости, не менее десятка километров, когда лес начал неуловимо меняться, словно там повеяло дыханием не бабьего, а самого настоящего лета. Сначала стало еще теплее, а запах переспевших и забродивших прямо на ветках плодов сменился нежным ароматом недавно пустившейся в рост завязи и еще не сброшенного цвета. Потом к нему примешалось свежее дыхание реки или большого озера. Поляны запестрели летними и даже весенними цветами, а листва на деревьях заиграла всеми оттенками свежей сочной зелени.

— Что происходит? Мы что, заблудились и вышли в Правь? — спросила я Левушку едва ли не с испугом.

Тот покачал головой, но вид у него остался настороженным.

— Мы подошли к владениям русалок-берегинь, а над окрестностями их заветного озера осень не властна. Я так надеялся, что существует какой-то иной путь, но, видно, нельзя иначе. Тут кругом топи, болота да чащобы непролазные. Того и гляди попадешь в гости к болотнику или окажешься в ловушке у древних деревьев.

Пояснение про болота и какие-то древние деревья, понятное дело, умножило количество моих тревог. Мало мне было выползней из Нави. Но обитательницы озера, которое не миновать, занимали меня сейчас куда больше.

— А эти русалки, часом, не родственницы Василисы? — уточнила я негромко, опасаясь, что нас услышит Иван.

Впрочем, того вновь слишком увлекли ботанические наблюдения. По его словам, в плане растений здешний гербарий содержал тысячи краснокнижных и уже исчезнувших видов.

— По материнской стороне — да, — подтвердил мое предположение Лева. — Но нам с твоим братом от этих девиц красных все равно лучше держаться подальше.

Я понимающе кивнула, вспоминая все, что знала о девичьих плясках у заветных озер и о лебяжьей стати подательниц благодатных ливней, чарам которых не мог противиться ни один мужчина. Вот только одно дело знать, а совсем другое — убедиться в истинности преданий воочию.

Предатель-клубочек, в траве похожий на шустрого мышонка, лихо с разбега одолев горушку, закатился на крутой берег, поросший березами и плакучими ивами, и нашим глазам открылось зрелище невероятной, завораживающей красоты.

Потомки кудесников, ходившие тропами тонких миров, которые и сложили волшебные сказки, против истины нисколько не погрешили. Более того, у них просто не хватило слов, чтобы описать чарующую грацию и мягкую плавность движений плывущих в хороводе вещих прекрасных дев. Никакая «Березка», никакие солистки Большого театра не смогли бы подобное повторить. Да и как им повторить, коли русалки аки посуху двигались по воде, а в середине их хоровода ввысь поднимался сияющий поток, превращавшийся в вышине в облака. Что-то похожее я наблюдала в танце Василисы, но все же не просто так Левушка обмолвился, что по отцовской линии она — человек.

С такого расстояния мы почти не различали лиц. Только видели летящие по ветру в такт движениям распущенные волосы цвета липового меда да белые длинные рубахи, сотканные то ли из яблоневого цвета, то ли из шерсти искупавшихся в Молочной реке солнечных коней. А еще над озером разносилась песня: многоосная, протяжная, подобно могучей реке расходящаяся сотней ручейков-подголосков и вновь сходящаяся в едином потоке.

Слов я разобрать не могла, но понимала, что поют сестрицы о благодатных ливнях, которые оросят поля и дубравы, даруя жизнь всему, к чему прикоснутся. Мне захотелось подтянуть, примкнуть к хороводу и кружиться на этих берегах до скончания веков, пока солнце каждый день восходит на небо, пока вершит свой путь Земля.

Вот только, глянув на моих спутников, я поняла, что с дождями русалки справятся, пожалуй, и без меня, а в моей жизни существуют более важные вещи.

Пока я любовалась пляской русалок, Иван и Лева времени не теряли. Спустившись по пологой тропке к самой воде, они пробирались в сторону топкого берега, возле которого вели пляску русалки. Двигались оба с рассеянной грацией сомнамбул, на лицах застыли блаженно-глуповатые улыбки. Почти как у полудурка дива. И ладно бы чарам поддался один Иван, до конца не оправившийся после купания в Молочной реке. Но чем и о чем думал мудрый вещий Лель? Впрочем, он тоже был мужчиной.

— Эй, вы куда? — окликнула я моих очарованных странников.

Никакой реакции. Позвала по именам — даже ухом не повели, будто я — пустое место. Следовало срочно придумать что-то более радикальное. Если просто стоять и смотреть, друг и брат окончат самое малое на дне кипучего омута, а то и просто обратятся в круторогих туров или трухлявые пеньки. Тем более что русалки их увидели, изменив движения пляски, сделав их более призывными.

Ну уж нет! Твари болотные! Не возьмете! Да и что особенного в этой их пляске? Я не хуже могу. Ведь наверняка под рубахами чешуйчатые хвосты прячут. А с хвостом каждая дура сумеет. Да и лица, если приглядеться, у них рыбьи: глаза пустые, зато зубы острые, как у щуки. Раскрасавицы, да