Хозяйка заброшенного поместья - Наталья Шнейдер

приклеилась к доскам. Но повезло: грелка была недостаточно горячей, чтобы оставить пятна на дереве, а сама пропитка только пошла полу на пользу. В конце концов, если верить бабушкиной книге по ведению домашнего хозяйства, — в детстве я зачитала ее до дыр, сама не знаю почему — мастику для паркета делали из тех же компонентов: воска, льняного масла и скипидара.

Встряхнув ставшую плотной и жесткой холстину, я вооружилась молотком и гвоздями, прихватила табурет вместо стремянки и отправилась во двор.

Работа шла трудно — мне катастрофически не хватало второй пары рук. Ветер, хоть и несильный, норовил вырвать ткань, мгновенно задубевшую на холоде. В очередной раз выронив из рук гвоздь, который тут же исчез в снегу, я помянула его по матушке и, едва заткнувшись, услышала за спиной смутно знакомый голос:

— Анастасия Павловна, что вы делаете?

— Песни пою, под балалайку, разве не видно? — ругнулась я, прежде чем обернуться.

Кого еще там принесло? Я никого в гости не ждала.

— Не вижу, — без тени сарказма ответил человек.

Пришлось все же оборачиваться — очень осторожно, чтобы не свалиться с табурета.

17.1

— Виктор Александрович попросил меня навестить вашего конюха, — все тем же профессионально-безмятежным тоном сказал доктор.

За его спиной стояли сани, переминалась с ноги на ногу лошадь. Я так увлеклась строптивой тканью, что и не услышала, как он подъехал.

— Но, кажется, мне следует обследовать и вас.

— Да все со мной в порядке, — отмахнулась я. — Здравствуйте, Евгений Петрович. Вы очень кстати. Приглядите, пожалуйста, чтобы ветром не унесло, а я сейчас.

Надо же, Виктор и в самом деле за ним заехал, несмотря на царапины. Надо будет спасибо сказать, если еще появится.

Я метнулась на кухню, по пути едва не споткнувшись о кота.

— Марья, там доктор приехал, — сообщила я няньке. — Разбуди Петра, пусть пока в себя придет.

— Разбудить-то разбужу, а сама ему на глаза попадаться не буду. Ты уж сделай милость, касаточка, скажи ему, будто я в деревню ушла или еще куда. А то в самом деле возьмется меня лечить, а я потом куда без руки?

— Не отдам я ему твою руку, — не стала спорить я.

Тем более что я действительно не видела причин для консультации коллеги. Отек со вчерашнего дня сошел, боли тоже не было, пальцы и кисть двигались нормально. Надо будет вечером показать Марье несколько упражнений, пусть начинает разрабатывать руку, чтобы мышцы не потеряли тонус, находясь в гипсе. Куда больше нянькиного вывиха меня беспокоил конюх. Надо бы уже снимать шарфы да оценивать состояние. Только много ли я сделаю без лекарств и инструментов? Может, Евгений Петрович сможет чем-то помочь. А заодно и…

Я выволокла на улицу вторую табуретку.

— Влезьте, пожалуйста, сюда и помогите мне придержать полотно, одной не справиться, — попросила я.

Доктор не пошевелился.

— Анастасия Павловна, не знаю, что на вас нашло, но я настаиваю, чтобы вы немедленно вернулись в дом. И я категорически отказываюсь лазать по табуреткам и запрещаю вам. Боюсь, мне придется сообщить Виктору Александровичу, что ваше здоровье по-прежнему внушает опасения.

— С чего это вдруг? Много вы видели больных, которые бодро занимаются благоустройством дома? — оторопела я.

— Я ни разу не видел, чтобы барыня или барышня бегали с молотком и пытались собственноручно забивать гвозди. Для этого есть работники.

— А если работников нет, следует, видимо, жить в развалюхе, — огрызнулась я, поняв, что помощи от него ждать не приходится.

Впрочем, что-то меня занесло. Нашла кого пытаться в подсобные рабочие определить! Я бы сама возмутилась, если бы на вызове меня попросили помочь, скажем, с уборкой. И вообще, теперь же в доме Дуня есть. Вот она и поможет, как только чужие уедут. Или пусть пока с одеждой своей разбирается?

— Прошу прощения, Евгений Петрович. Пойдемте к больному.

Когда мы зашли в людскую, с груди Петра соскочил кот, метнулся под лавку. Откуда только взялся, ведь совсем недавно в галерее под ногами путался. Я не стала его гнать. Доктора же, кажется, куда больше заботила я, чем домашние животные.

— Анастасия Павловна, выйдите, зрелище не для дамских глаз.

Я заколебалась. С одной стороны, сама не люблю, когда родственники больного — взрослого и дееспособного, о детях речи нет — пытаются излагать жалобы вместо него и вообще мешают работать. С другой стороны, это вроде как мой пациент. Прежде чем я успела на что-то решиться, подал голос сам Петр.

— Барыня, сделайте божеску милость, не оставляйте меня с ним!

Я развела руками, всем видом изображая смирение. Мол, и рада бы удалиться, да очень уж пациент пугливый. Доктор недовольно поджал губы.

— На что жалуешься, голубчик?

— Ни на что! Все хорошо!

Я мысленно выругалась. Хотя чего я ждала? И в наше время о врачебных ошибках, настоящих или мнимых, не сплетничает только ленивый. А тут народ и вовсе темный.

— Виктор Александрович сказал, что ты ночь на морозе пролежал.

— Да какой там мороз! — возмутился Петр. — Так, устал малость, прилег…

Видимо, очень недобро я на него посмотрела — кучер осекся и затих.

Доктор коснулся запястьем его лба.

— Жара нет.

Жара и я не чувствовала, когда в последний раз проверяла состояние больного. Да и рано еще, только-только отогрелся. Если кроме того, что обморозился, еще и простудился, симптомы завтра проявятся.

Однако с медициной здесь дела обстоят еще хуже, чем я думала, если вместо термометра рукой температуру измеряют. Хоть стетоскоп изобрели?

Ответ я получила тут же — Евгений Петрович откинул одеяло и прижался ухом к груди больного. Услышал ли что-то необычное или нет, я не узнала: когда доктор выпрямился, лицо его было таким же профессионально-доброжелательным, как и когда он вошел в людскую.

— Сними это. — Он указал на повязки на кистях Петра. Тот дернулся, неловко затряс руками. Я молча перехватила его предплечье, начала разматывать платки, которыми были укутаны руки.

— Кто додумался это сделать? — спросил доктор.

— Я.

— Теплые вещи не согревают, а изолируют от тепла.