Дмитрий Леонтьев - Бастион

— Главное, что б ты не пожалел, — подмигнула она. — Я ведь очень дорогая девочка. Ты даже не представляешь — насколько...

— Деньги есть, — запыхтел обиженный толстяк. — Денег много...

— Ну, тогда пойдем, удачливый ты мой, предприимчивый... А ты думай, — сказала она мне на прощанье. — Второй раз предлагать не буду. В полночь я приду за ответом...

Я сидел в кресле, перед камином, и смотрел на огонь. Я люблю огонь. Есть в нем что-то таинственное, завораживающее, нежное, и вместе с тем яростное. Есть ласка и опасность, величие и беспрерывное движение. И есть в нем память. Память древняя, притягательная, манящая, как загадка вечности и пугающая. Основная ошибка людей состоит в том, что, несмотря на свой краткий век, они позволяют забывать себе слишком многое. И плохое, и хорошее, и необходимое, и дорогое... Я же не могу забыть ничего....

Огонь... Я помню, как мы сидели с ней у огня там, на берегу озера, над обрывом, под шатром из звезд, и ее золотые волосы, рассыпанные по обнаженной спине, играли бликами пламени, а губы манили и обжигали... Да, в отличие от людей, я не забываю ничего... И ничего не прощаю. Я, ангел, от боли ставший демоном, наделенный опытом веков, властный над силами природы и помыслами людей, любимец Дьявола... Впрочем, тогда, в незапамятные времена, кажущиеся теперь сказкой, я еще был любимцем Афродиты. Несущий любовь другим, я посмел возжелать ее для себя, влюбившись в простую смертную. Я знал, что переживу ее. И знал, что не смогу пережить этого. Я мечтал связать наши судьбы воедино, и мне было безразлично, пришлось бы для этого поднять ее над смертными, или стать смертным самому. Я воспротивился закону мироздания, пошел против самого Создателя... Я обезумел, когда ее отняли у меня. Почти отняли. Я все же сумел удержать ее на краешке этого мира, не отпустив в дали, закрытые даже для меня. И это было второе преступление. Третье я постиг чуть позже, возненавидев людей так, что с удовольствием взялся бы за работу по уничтожению всего рода человеческого... Но даже для этого я слишком устал…

Я люблю ее и мучаю нас обоих. Но я не могу иначе. Я знаю, что она еще жива, что она рядом, в этом мире, а  стало быть, есть и надежда... На что? Может быть, на это пари... Может, это тот самый шанс, который я ждал долгие десятилетия. Страшный спор, ставкой в котором наши души, но, пожалуй, это действительно последний шанс. Смерть, как проводница в Иные Миры и впрямь, в редчайших случаях может отпустить вверенную ей жертву. Но если я проиграю... Но я не могу проиграть! Мне нельзя проигрывать! Нельзя...

Я снял с шеи медальон и раскрыл его. Прядь искрящихся солнечным светом волос и маленький листочек дуба — вот и все, что осталось мне на память от нее. Пламя в камине взвилось, рисуя огненными нитями очертания дуба Княжьего Лога — узловатого, корявого, могучего, страшноватого, и... самого дорогого для меня на этом свете. Из переплетенных ветвей на мгновенье проступили черты прекрасного и чуть печального лица. По коричневой коре заструились золотистые волосы....

Видение заколыхалось, словно водная гладь от брошенного камня, и прямо из огня, в комнату шагнула приветливо улыбающаяся Смерть.

— Ты становишься меланхоликом, ангелочек, — заявила она. — Пьешь, грустишь у огня, снова пьешь... Что решил?

Я закрыл медальон и вновь надел на шею, пряча под рубашкой от насмешливых тетушкиных взглядов.

— Я согласен, — сказал я. — Мою ставку ты знаешь. Если выигрываю я — ты возвращаешь мне ее такой, какой она была триста лет назад.

— А если выиграю все-таки я, то делаю то, что должна была сделать уже давным — давно: забираю девчонку туда, где ее ждут уже триста лет, — согласилась она. — Ах, ангелочек, ангелочек!.. Полюбить смертную... Налей-ка мне вина, поухаживай за дамой.

Она перетащила свободное кресло поближе к камину, устроилась напротив меня, и продолжила:

— Итак, ты убежден, что по-прежнему способен покорить любую девушку настолько, что она останется с тобой «в бедности и богатстве, в болезни, и в здравии»?

— Я этим занимаюсь не одну сотню лет.

— Занимался, — поправила она. — Последнее время ты совращаешь, обольщаешь и развращаешь, а это, знаешь ли, не такое уж хитрое дело. Покорить ее ты сможешь, ангелочек, в этом я даже не сомневаюсь. Вот сможешь ли ее удержать, не смотря ни на что?

— Смогу… Только мне потребуется от тебя одна вещь. Мне нужны ключи от Дороги Сновидений.

— Это-то тебе зачем? — удивилась она.

— Играем не по-детски, — пояснил я. — Всякие там казино — бары — рестораны — бутики, Карибы и Гавайи — я и так обеспечу. От меня самого, еще ни одна девушка не отказывалась. Знания, опыт — все есть в избытке, но... я хочу показать ей все грани любви. Во снах, я проведу ее по Дорогам, на которых она познает счастье и горе, научится отличать добро от зла, и ложь от правды... Она проживет тысячи жизней, побывав всеми женщинами, познавшими любовь. Она увидит, как любовь меняет страны и континенты. Увидит, как она меняет самих людей. Она будет императрицей и рабыней, жертвой и палачом, наисчастливейшей и несчастнейшей... Человек довольствуется лишь своим опытом, потому и не ценит того, что имеет, а я покажу ей столько отражений чувств, что ее опыт сравняется с моим, и тогда моя любовь станет для нее в этом ожерелье опыта — самым драгоценным камнем. Все познается в сравнении...

— Тогда какой смысл мне отдавать ключи? Что б усложнить ситуацию самой себе?

— Ты тоже можешь потребовать от меня... что-нибудь...

— «Что-нибудь»… Ладно, я подумаю. Если возникнет необходимость — потребую. Держи, — она сняла с пальца перстень с кусочком черного янтаря и протянула мне. — Как пользоваться Дорогой, еще не забыл?

— Один я могу отправиться по ней хоть сейчас, но мне придется путешествовать по ней со спящей, а это тяжелая ноша, — сказал я, надевая перстень.

— Главное — не забудь, какому миру соответствует какой знак, а то заплутаешь среди звезд, и наше пари растянется на... триллион лет.

— Помню, помню… Мир Вечной Юности — Единорог, Мир Творчества — Пегас, мир Науки — Сфинкс, — нетерпеливо отмахнулся я. — И так далее. Кубы, шары, птицы, змеи, камни, звуки... Сроки для пари будут?

— Да сколько пожелаешь, — пожала она плечами.

— Какая-то ты слишком добрая, — недоверчиво посмотрел я на нее. — Затягивать я  не хочу. Год — другой... Трех лет мне хватит вполне. Я соскучился по ней. Она мне нужна... Или мне не нужен этот мир. Он устроен слишком гнусно.

— Смотря что называть гнусностью, дружок, — возразила она. — Кто делает этот мир таким? Цель оправдывает далеко не все средства, ангелочек... Девочку-то сможешь найти, или помочь?