Наследник для зверя - Анна Григорьевна Владимирова

аптечку. А я и не чувствовала, как саднили царапины. Душа болела сильней. Хотелось бежать. А еще — выть. Дико, до одури. А потом уже забиться в угол и придумать, что сделать. Но приходилось терпеть невообразимыми усилиями, стоившими мне десятка лет жизни по ощущениям.

— Будет больно — скажи, — приказал он и приложил тампон к ребрам, бесцеремонно отодвинув мои сжатые на груди руки. Я только сцепила зубы и подняла глаза к потолку, шумно втянув воздух. Его запах снова сдавил грудную клетку, и я задышала чаще в порыве сдержать приступ дурноты.

— Дай мне самой. Дома. Пожалуйста…

Он медленно убрал руку, задержавшись на мне взглядом.

— Я даю тебе время до завтра, — жестко заговорил. — Собираешь вещи… и переезжаешь ко мне. Со всем остальным разберусь.

Внутри меня взорвалась сотня возражений. Мне даже показалось, я снова закричала. Но на самом деле только вздрогнула, задержав дыхание.

Когда он вышел, ко мне заглянул Джонсон. Оценив мой вид, тревожно поинтересовался:

— Донна, мне вызвать врача? Скажите, что мне сделать?

— Отвезете домой? — просипела я.

— Конечно.

Он вышел, а я кое-как пошевелилась. Тело болело и горело царапинами, а еще меня будто стеклами нашпиговали… Разве должно так быть, если он признал во мне свою пару? Или это из-за моей ущербности? Скорее всего… Породистая на моем месте сейчас бы, умирая, волочилась за ногами Харта, не чувствуя себя раздавленной и униженной. Даже порадоваться можно, что мне эта опция недоступна. Но радоваться не выходило.

Втиснуться в форменный мужской комбез стоило усилий, хоть тот и был на несколько размеров больше. Когда наклонилась подкатать брюки, меня чуть не вывернуло. Пришлось снизойти до бутылки воды, что он принес.

Джонсон ждал в коридоре:

— Простите, Донна, но я уже позвонил вашим родителям.

— Хорошо, — выпрямилась я, шагая рядом. — Мои вещи…

— Выдали, — адвокат продемонстрировал мне пакет.

— Шустро.

— Хотите обсудить стратегию?

Пустынные коридоры склоняли меня к мысли о том, что да, хочу. Для такой, как я, оказаться за решеткой — смерти подобно. Поэтому в Клоувенсе и нет смертной казни. Но стоило пройти через турникет и вдохнуть утренний воздух — мне захотелось бежать. Мысль о том, что Харт начнет меня шантажировать этим прецедентом, лишь бы добровольно пошла в его лапы, пускала сердце вскачь.

— Да, — твердо, как мне показалось, потребовала я. — Нужно подготовиться к делу о моем незаконном задержании. Я получила "код три" на эту операцию.

«Код» выдавался представителям прессы, освещавшим конфликты органов власти с преступившими закон. На «код три» я имела доступ. К «коду два» получу через пару лет… Если удастся замять это дело.

— Мисс Линдон, — опешил Джонсон, открывая мне двери своего автомобиля, брошенного у ступенек этого захолустного отделения. — При всем уважении, но прокурор Харт теперь вряд ли даст ход этому делу…

— Почему?..

Я уселась на пассажирское сиденье, чувствуя, что задыхаюсь. Пока Джонсон обходил автомобиль, я достала из опечатанного пакета свою сумку и извлекла из нее спрей от астмы.

— …Харт не может замять это дело.

— У него право неприкосновенности, которое автоматически распространяется теперь и на вас. — Джонсон завел мотор, и мы тронулись не спеша к воротам. — Я же правильно понял все, что произошло?

Я тяжело сглотнула и зло усмехнулась.

То, что произошло, сложно было уложить в голове. Потому что вероятность такого совпадения, что чистокровный зверь вдруг признал во мне пару, стремилась к нулю. Но и мое появление в семье чистокровных оборотней — тоже одна десятая процента. Я — бракованная особь, не могу обращаться в зверя, как вся моя высокородная семья. Такое обычно бывает, если один из родителей — человек. И таких «недооборотней» в Клоувенсе много. Но как я — по пальцам пересчитать.

До десяти лет я состояла на учете в генетическом центре, наблюдалась и «лечилась». Но ничего не вышло, и мне дали степень инвалидности, которую я пожелала им мысленно засунуть в задницу. Вслух смогла только в двадцать, когда мне предложили место на первом курсе юридической академии без экзаменов. Какой тогда был скандал! Дочь-оторва профессора Линдона вместо благодарности послала приемную комиссию на несколько букв, приличных только раздельно. Но скандал замяли, а мне позволили сдать вступительные экзамены.

Я смотрела на светлеющую полоску неба над крышами зданий промзоны и усмехалась. Теперь та жизнь казалась мне райской…

— Думаю, вы поняли неправильно, — хрипло выдавила я. — А я буду подавать в суд на прокурора Харта за изнасилование. Поэтому мы едем в больницу Ривери.

— Я отвезу вас домой — это просьба вашего отца. А оттуда поедете куда пожелаете, — сурово отозвался он. — Но мой вам совет…

— Мне не нужны советы.

Я складывала в голове факты. Наша совместимость — большой вопрос. На моей стороне неумолимая статистика — такой, как Харт, не может иметь избранницей такую, как я.

Обычно подобное происходит между «чистокровками», как я называла их — оборотень встречает пару, летят искры, и все разбегаются с его пути. И тогда его право законодательно превыше всего. Почему? Потому что у обоих нет вопросов — они действительно совпадают так, как только можно мечтать.

Просто природа делает все за них — притягивает магнитами, и разлепить уже невозможно.

Чем чище кровь, тем вероятней, что это случится. В высших кругах даже устраивают специальные приемы, на которые приглашаются молодые граждане Клоувенса с восемнадцати лет в надежде, что парни и девушки встретят свои пары. Моя сестра так и стала парой сына судьи.

Со мной же не могло произойти такого совпадения. А значит я могу давить на измотанное состояние Харта, мое униженное в момент произошедшего положение и превышение полномочий прокурором…

Мне хотелось ударить сволочь больнее за то, что он со мной сделал. За то, что стал первым вот так — в грязной вонючей допросной, мордой в обшарпанную стенку…

— Донна, приехали.

Оказалось, мы уже остановились на площадке перед домом. В гостиной горел свет, в столовой — тоже. Стоило хлопнуть дверцей машины, на крыльцо быстрым шагом вышла мама и замерла, кутаясь в халат. Тяжелее всего будет с ней. Потому что она единственная, кто всегда на моей стороне. Но сегодня ей на мою сторону нельзя.

Я шагнула на ступеньку, и мама спустилась навстречу. Не обняла — это сейчас обозначило бы ее слабость, а она знала, что нужна мне сильной.