Мария, королева Нисландии - Полина Ром

* * *

Надежда искренне не считала Марию уродиной или инвалидом и легко могла позвонить соседке:

— Маша, в магазин сегодня идешь? Прихвати для меня, пожалуйста, десяток яиц. И забегай вечером на пирожки.

Разумеется, ни в какой магазин Мария не собиралась, но отказать соседке было как-то неловко и потому, надев спортивки поприличнее и толстовку поновее, тщательно надвинув капюшон на лицо и склонив голову, она брала трость и медленно шла до ближайшего маркета, где, потея от страха и неловкости, покупала десяток яиц. Как ни странно, домой Мария возвращалась чувствуя себя как минимум — укротителем драконов!

Сама Надежда у Марии дома бывать не любила:

— Слишком уж у тебя… торжественно как-то… и книг эвон сколько! Мне вроде как неловко тут. Я такое только в библиотеке видела! Неужели ты все прочитала?!

Зато Манюня охотно посещала свою тезку, частенько прихватывая с собой Пушка. Кот выбирал для отдыха всегда одно и то же место — старое, но крепкое кресло в комнате, где раньше жила Александра Дмитриевна. Ее самое любимое кресло. А вот Манюня предпочитала зал, где тыкала пальчиком в книги и строго спрашивала:

— А эта про что? Расскажи мне! — требовательно добавляла малышка.

И Мария рассказывала: сказки и детские повести, серьезные романы и небольшие пьесы: детские, подростковые и взрослые. В общем, все подряд.

Но все же по вечерам значительно чаще собирались у Надежды. Она охотно брала дополнительную работу у соседок, кроме той, которой ее нагружали в ателье. И, понимая, что Мария из-за тремора рук не сможет делать то же самое, неторопливо рассказывала ей:

— Нет, кожу совсем не так шьют. Даже для меха. Смотри, вот я специальную иголку использую. А на коже, чтобы шовчики ровные были, сперва пробойником дырочки наносят. Это, Мария, такая штучка с четырьмя зубчиками. Я как-нибудь потом тебе покажу, как шмотки разберу окончательно.

Все эти рукодельные вещи, которые медленно возникали на глазах у Марии, казались ей настоящим чудом.

Глава 3

Постепенно эти встречи становились все более частыми, и скорлупа одиночества, которая окружала Марию после смерти матери, дала ощутимую трещину. Ей близки и дороги стали и маленькая Манюня с ее Пушком, и говорливая рукодельница Надежда.

Рядом с ними она отогревалась душой, совершенно не чувствуя зависти к прекрасным работам соседки. Та делилась знаниями легко и охотно, казалось, не замечая инвалидности Марии. И однажды вечером, совершенно непринужденно сунув ей в руки иглу, швея торопливо сказала:

— Тут и точности-то никакой не надо! Просто сметать на живую нитку… А если ты мне не поможешь, я опять до самого утра провожусь и на работу не выспавшаяся пойду.

Стежки у Марии получались не просто кривые, они шли каким-то нелепым зигзагом. Рядом, высунув от старательности кончик языка, с какой-то деталью одежды пыхтела Манюня, а Надежда, яростно нажимая на педаль швейной машинки, приговаривала:

— Вот вы с Манюней прямо мои спасительницы! Что бы я без вас, девочки, делала!

С этого момента, как ни странно, пропал страх Марии перед работой руками. Даже ролики в интернете она теперь смотрела совсем по-другому. Не просто любуясь процессом, а пытаясь вникнуть и понять, что и как делается. Рукодельницей так и не стала — тремор не проходит по желанию, но многие процессы стала понимать, четко представляя, как сделала бы такое сама, если бы была здорова.

Сам характер Марии менялся медленно и почти незаметно. Дольше всего продержался страх личных контактов, страх вновь увидеть в чужих глазах отвращение или гримасу брезгливости на лице случайного встречного. Даже в магазин Мария теперь все чаще стала выходить сама, через несколько лет полностью отказавшись от доставки. Перестала прятать лицо за плотным капюшоном толстовки и яростно начесывать густые кудрявые пряди на травмированную половину.

Иногда, когда выдавалось свободное время, Надежда шила для нее какой-нибудь потрясающий туалет. Его долго меряли перед зеркалом, обсуждали втроем, а потом наряд отправлялся в шкаф. Так продолжалось несколько лет, однако настал тот день, когда Мария оставила привычные удобные кроссовки на обувной полке в прихожей и с каким-то нервным трепетом развернула подаренную ей на день рождения коробку.

Скромные кожаные лодочки на изящном крошечном каблучке сели на ногу так, будто шились по спецзаказу. Отставив в сторону трость, Мария несколько испуганно посмотрела на себя в зеркало и тихо спросила:

— Ну как? Как они мне?

— Да прекрасно они тебе! Возьми трость и попробуй: ходить сможешь? — Надежда стояла рядом с подругой, боясь отвлечься хоть на мгновение. Ей тоже было страшновато, и в глубине души она кляла себя за длинный бабий язык: «Ой, божечки! А ну как нога подвернется?! Но и то сказать… Девке под сорок лет, а она кроме магазина даже из дома никуда не выходит. Ну уж! Если что, я ее всяко поймать успею!».

Манюня, к этому времени окончившая шестой класс и считающая себя экспертом во всех областях, серьезно покивала головой, соглашаясь с матерью, и объявила:

— Я бы, тетя Мария, каблучок повыше выбрала! К этим туфлям отлично подойдет то зеленое платье, что мама вам сшила. Давайте померяем? Прекрасный лук получится!

Спокойно и не слишком заметно, но мать и дочь стали для Марии тем мостиком, который вел ее к людям. Даже появившийся в жизни Надежды мужчина не разрушил это женское «братство». Андрей вписался в дамский круг достаточно ловко. Манюня, правда, первое время присматривалась к чужому человеку с некоторым подозрением, но быстро оценила и надежность отчима, и его добродушие, и тот радостный блеск, который появился в глазах матери. Тем более что новый член маленькой семьи вовсе не возражал против присутствия в их жизни одинокой и застенчивой соседки.

Надежда перестала брать лишние заказы на работе, зато все чаще соглашалась на сложные и интересные заказы, поступавшие от клиенток.

— У меня, Мария, прямо душа поет, когда вот такая красота получается! — швея с гордостью смотрела на портновский манекен, облаченный в воздушный туалет, который, казалось, сшит не из ткани, а из нежных клочков тумана.

* * *

Выход «в люди» состоялся на третий день летних каникул Манюни. Дамы посетили кафе-мороженое, и Мария, с утра обливавшаяся холодным потом от мыслей о предстоящей прогулке, с удивлением поняла, что никто особо на ее трость внимания не обращает. Официантка в кафе вежлива и любезна, а таксист даже вышел и распахнул им дверцы. И на трость тоже внимания не обратил.

Манюня, в честь которой и была устроена гулянка, весьма авторитетно заявила:

— Знаете что? Мы здесь самые модные и