Кристина Старк - Крылья

Ознакомительный фрагмент

Просыпаюсь. Этот эпизод про Феликса снился мне чаще всего. Но был и другой.

Я сижу на узкой металлической скамье. Это полицейская машина: задняя ее часть, два на два, в которой перевозят задержанных. Передо мной металлическая решетка, отгораживающая сиденье водителя. Я никогда не была пассажиром подобных автомобилей, но обстановка не вызывает во мне ни удивления, ни страха. Я спокойна, я словно под завязку засыпана гравием и залита бетоном: биооболочка, а внутри – монолит. Меня не сломать.

Я не вижу своих рук, они за спиной. С браслетами на цепочке. Смотрю на свои колени, обтянутые черной синтетикой и на… свои черные ботинки, с истертыми от ударов носками.

Отчего-то мне становится радостно. «Крови много не бывает», – говорю я и двигаю задницу поближе к прутьям, обрамляющим сиденье водителя. «Крови много не…» – я упираюсь лбом в металлическую перекладину и…

Открываю глаза. Так заканчивался второй эпизод. С неизменным ощущением давящей на лоб железяки, от которого не удавалось избавиться еще долгое время после пробуждения.

А потом снилось еще что-то… Но я никак не могла вспомнить, что.

– Как там Ольга?

– В порядке. Распродала то немногое, что уцелело, и закрыла магазин.

– Жаль… Анна, как меня нашли? – спросила я у мачехи, стараясь, чтоб голос не выделывал предательских виражей.

– Прикатил «Беркут», – начала она. – Кого успели, переловили, потом… приехали кареты скорой… Слушай, твой отец будет зол, если узнает, что мы об этом говорили. Может, ну их, эти разговоры? Давай-ка поешь.

– Да нормально все. «Беркут», значит…

Я вспомнила вышитого орла на плече Феликса-из-сна и поежилась.

– Мне часто снится, что меня выносит из того магазина Фел… человек в форме «Беркута».

– Так и было. Может, это не сон, а воспоминание. Ты иногда приходила в сознание. Наверняка что-то слышала и видела, – Анна говорила медленно, словно слова застревали у нее в горле. – Слушай, я приготовила для тебя цыпленка! Если ты сейчас же его не съешь, мне придется везти его обратно по этой жаре, а по приезде выбросить, смирившись с тем, что несчастная птица умерла зря и этот куст розмарина в нашем саду тоже отращивал ботву зря… Ну так что? Будешь есть?

– Буду! – выпалила я с деланной серьезностью, и мы обе рассмеялись. О чем я тут же пожалела, чувствуя вспышку боли в боку.

– Ты сказала, что кое-кого поймали? – Я поздно поняла, что снова гоню грозовую тучу в едва возникшую атмосферу непринужденности.

– Да, – буркнула Анна. Достала завернутый в салфетку нож и принялась пилить цыпленка.

– Он уже умер, – пошутила я и стала ждать ответную шутку. Но вдруг нож в руке Анны погрузился в жареное мясо по самую рукоятку и замер, она застыла на месте и выпалила:

– Не умер, он просто разбил голову. Поделом, Бог все видит.

– Что? – поперхнулась я.

Анна ошарашено поджала губы.

– Ты имела в виду… цыпленка, да? – наконец криво усмехнулась она.

– Да! А ты кого имела в виду?

– Слушай… Твой отец меня…

– Анна, пожалуйста…

– Разделает на части, – закончила она.

«По-жа-луй-ста», – повторила я одними губами. И она сдалась, выкатывая слова медленно, как валуны.

– Один из задержанных. Разбил себе голову о металлическую перегородку в машине. Очень сильно.

– Как? Случайно?

– Нет. Случайно так удариться невозможно! Он бился головой об эту… железку, пока его не оттянули и что-то не вкололи. Там черепно-мозговая и кровавое месиво вместо лица. Ох, зачем я все это рассказываю, твой отец меня закопает…

У меня перехватило дыхание.

«Крови много не бывает», – говорю я и двигаю задницу поближе к решетке, обрамляющей сиденье водителя. «Крови много…» – я упираюсь лбом в металлическую перекладину и…

– О…

И в эту секунду я вспомнила тот обрывок сна, который каждый раз ускользал от меня сразу же после пробуждения. Мои пальцы впились в матрас, комкая простыню.

«Не бывает…» – я откидываю голову назад и с молниеносным ускорением опускаю ее на металлическую балку. Первый удар рассекает кожу на лбу – алый ручей устремляется вниз, разделив лицо на два берега. Второй удар ломает нос. От боли и напряжения вздуваются вены на руках. Мое сознание готово выпрыгнуть из этого тела, но я почему-то уверена, что у меня еще есть… минута-две. А потом… крылья вернут меня.

– Лика, боже мой… Врача! – завопила Анна. – Ох я дура…

Мне стало трудно дышать, в глазах снова заплясали разноцветные точки. Это не он разбил себе голову. Это я разбила ему голову! Все случившееся в машине для арестантов – не было сном. Я действительно была там!

Меня нашли вскоре после того, как я потеряла сознание под прилавком. Я смотрела на спасающего меня человека в форме и видела перед собой Феликса. А потом я отключилась, и мое сознание «перепрыгнуло» в тело мужика в черных ботинках. Одна часть меня осознавала реальность произошедшего, а другая – большая – пыталась выдать все происходящее за галлюцинацию на фоне травматического шока. Одна часть меня решила, что другой такой шанс для кровавой – во всех смыслах – мести больше не подвернется. Другая – сделала все, чтобы я не вспомнила об этом.

Я собрала свой ужасный пазл и теперь, предчувствуя скорое помешательство, не могла оторвать от него глаз.

Едва я встала на ноги после нападения, отцу предложили работу в Германии. Эта новость стала для меня полной неожиданностью. Мой папа, который днями и ночами пропадал в своей лаборатории, в подземелье какого-то (научно-исследовательского института) дракона, и о котором, как мне казалось, кроме меня и Анны, никто не вспоминает, – вдруг позарез понадобился кому-то аж в Германии. Если точнее, в Центре молекулярной биологии Хайдельбергского университета. (Мне, как примерной дочери, пришлось выучить назубок место новой «работы».)

Оказалось, папино имя было на слуху в научной среде. О чем я, наверно, знала бы, если бы хоть чуть-чуть соображала в генетике. Но, ясное дело, с генетикой я не дружила, а папа сообщать мне о своей крутости не считал нужным. В те драгоценные дни, когда он не сражался допоздна со своим «драконом», а мог провести время с семьей, – он предпочитал говорить не о работе, а о более важных вещах. Например, о том, есть ли у меня уже ухажер и не распускает ли он руки.

И тут вдруг эти немцы, выманивающие папу из подземелья в свои светлые, уютные лаборатории. Конечно, он не мог отказаться, не мог устоять. А нам с Анной не оставалось ничего другого, как радоваться вместе с ним, засунув подальше вопросы «надолго ли?», «а как же мы?» и «что же дальше?».