История Мадлен - Полина Ром

А я стала быстро соображать: если здесь одно лицо с этой манерной визжалкой – значит мы, скорее всего, сёстры…

Возможно, если бы не пыльное стекло, в котором смутно разглядев свою новую внешность, я успела бы наговорить глупостей, как все попаданки во всех романах. Типа – «А кто вы такие?», «А куда я попала?», «Хочу вернутся в свой мир, где у вас главный волшебник?!»

Но сейчас у меня не было возможности наглупить. Две свидетельницы явно не пылали ко мне любовью и не станут рассказывать, кто я такая, где мой принц и как попасть домой. Страх учит соображать быстро!

И, прижав руку к груди, я постаралась сказать как можно убедительней:

– Тётя…- черт, как же её там? – Тётя Марион, всё в порядке, просто показалось, что задыхаюсь, а потом закружилась голова, от того, что резко вскочила… – надеюсь, они не подумают, что в меня вселились бесы, а то положение моё станет совсем незавидным.

Тётушка Марион сжала и без того тонкие бескровные губы и сухо промолвила:

– Ну раз так, ты совсем здорова. Поднимайся с пола и одевайся, провалялась без сознания, как бесполезное бревно почти десять дней. Еще немного и пришлось бы вызывать доктора, упаси Господи от таких трат… – тётя набожно перекрестилась, за ней благочестиво повторила крестное знамение сестра.

– Думаю, тетя, она просто дрыхла все это время!

– Пойдём, Бернардет, детка, – и обе царственно выплыли, больше не взглянув на меня.

– Ага, сестра, значит, Бернардет. Что за имя – как лязг алюминиевого листа? Интересно, что оно означает… Что-то к “детке” отношение совсем иное.

Я присела на кровать и огляделась: комната – обветшалая, обоям и драпировке – лет двадцать, не меньше. В платяном шкафу обнаружилось несколько нарядов, хотя “нарядами” их можно было назвать с большой натяжкой – они скорее напоминали униформу.

Абсурдность ситуации и общая слабость вызывали слезы на глазах.

Пожалуй, мое состояние было близко к истерике… Только вот я совершенно отчетливо понимала, что позволить себе сорваться – не могу ни при каких обстоятельствах! Если вообще хочу выжить в этом безумии – должна стать Мадлен! Хотя бы — на первое время. Делать, что велят, не вызывать подозрений и не отсвечивать…

Я, примерно, представляла себе, что творится в монастырях этого времени! Заподозрят, что я не Мадлен — сошлют в самый нищий! И не факт, что смогу сбежать оттуда. Значит — молчание и терпение.

Натянув сиротское платьице серого цвета, оглядела себя со всех сторон. Впрочем, на самом деле оно было милое, в отличие от яркого кричащего платья так называемой сестры.

В дверь просунулась голова Бернардет на длинной шее. Голова зашипела совсем по-тёткиному:

– Ну скоро ты там? Сегодня у нас гости, ты должна помочь всё организовать. – и, распахнув дверь, поторопила меня.

Я вздохнула. Жалость к себе упорно пыталась прорваться наружу: мало было в той жизни бед – и здесь тоже “повезло”. И пошла из комнаты под требовательным взглядом сестры.

К вечеру съехались гости – мадам Кларисса и мадам Барбара – подруги тётушки Марион.

Мадам Барбара была с дочерью, мадемуазель Валери, которая сразу уединилась с Бернардет в дальнем углу гостиной, и оттуда целый вечер доносились хихиканье и аханье-оханье, судя по звучавшим фамилиям — обсуждали женихов.

Я, еле живая от усталости, присела на кончик стула в дальнем углу. Руки и ноги дрожали от слабости. Весь день работала, понукаемая тёткой, почти наравне с прислугой, которая тоже пыталась давать указания с молчаливого одобрения родни. Закусив губу, делала, что велели, не смея перечить. Хотелось есть и пить, но никто не предлагал.

Наконец, осмелилась подойти к Бернардет, которая подняла на меня недоуменный взгляд. Честное слово, она смотрела на меня, как на жабу.

– Я могу пойти поесть?.. – появилась мысль пройти на кухню и перехватить чего-нибудь там.

– А кто за столом будет ухаживать за гостями? – ответила она, еще больше кривляясь перед подругой.

Не было сил, ни дерзить, ни спорить:

– Я вернусь очень быстро.

– Ну ла-а-дно… – протянула “сестра” и отвернулась.

А я поймала на себе немного сочувственный взгляд мадам Валери.

На кухне, разыскав девочку-поваренка, попросила какой-нибудь еды. Та не удивилась – похоже, это было нормой. Молча принесла мне кусок лепешки с сыром и стакан молока. Я старалась съесть этот скудный ужин побыстрее, пока меня не хватились, потому что, была уже не уверена, какие тут относительно меня существуют порядки.

Вернулась в гостиную вовремя – как раз послышался голос тётки, призывающей меня:

– Мадлен! Мадле-е-ен! – подошла ближе, чтобы она меня заметила:

– Да, тётя Марион.

Она смерила меня раздражённым взглядом:

– Подай со столика нюхательный табак, сколько тебя звать можно…

Огляделась в поисках столика… А, вон он. И, взяв с него шкатулку, тут же её выронила – она оказалась неожиданно тяжелой, а руки после болезни и трудного дня подрагивали от напряжения и усталости.

– Вот мерзавка! – тётка взвилась удивительно резво для своей комплекции.

Я стояла, молча ожидая своей участи.

Тем временем подруги успокаивали тётушку, чтобы та не переживала из-за какой-то растяпы.

– Марион, дорогуша! Не волнуйтесь так, но сколько же можно терпеть эту пигалицу?! – так высказалась мадам Кларисса. Мадам Барбара тоже смотрела на меня осуждающе.

Тётя Марион обреченно взмахнула рукой и прижала платочек к глазам:

– Ах, дорогие мои – это, наверное, мой крест навсегда! Как же от нее избавишься? Всё-таки родня… Да и Бернардет очень расстроится – никто, как Мадлен, не умеет столь искусно обращаться с утюгом и кружевом. – заметив, что я всё еще стою рядом со столиком, она побагровела:

– Убери там всё за собой и ступай к себе… Никакого от тебя толку.

Выходя из гостиной, я снова услышала, как бедную тётушку жалели уже все четверо.

Вернулась к себе в спальню, но прилечь решилась только после того, как на пороге дома прозвучали прощания и уговоры поехать завтра утром на променад. Нырнув в постель, взмолилась, чтобы обо мне забыли хотя бы на сегодня, и провалилась в сон.

Наутро дверь распахнулась без стука и ворвалась тётка с криком, что я еще не одета. Оказалось, что мы, все вместе, должны были поехать на прогулку по Елисейским полям.

Тётушка таким образом, наверное, решила убить двух зайцев сразу – проявить ко мне милость перед своими ледями, ну и заодно было бы кому таскать шали, накидки,