Ф. Каст - Обет Ленобии

— Да, если экипажу будет позволено въехать на территорию поместья. Вот почему мы должны встретить их возле больших ворот. Ты сядешь там.

Не было времени на споры с матерью. Сейчас была середина утра и служащие, ремесленники, посетители сновали по поместью, приходили и уходили, оживляя его. Но сегодня на все падала тень. Даже солнечный диск был скрыт туманом и темными низкими облаками, крутящимися над поместьем.

Она была уверена, что их остановят, выяснят цель прогулки, но еще раньше впереди, в тумане, обрисовались железные ворота. Ее мать ступила на маленькую дорожку, и они поспешили на улицу.

— Скажешь извозчику, что в замке лихорадка, и что Барон послал тебя сюда, чтобы больше никого не заразить. Помни, что ты дочь дворянина. Необходимо быть терпеливой.

— Да, мама.

— Хорошо. Ты всегда казалась мне старше своего возраста, и теперь я понимаю, почему. Ты больше не можешь оставаться ребенком, моя прекрасная, храбрая дочь. Ты должна стать женщиной.

— Но мама, я… — начала было Ленобия, но мать прервала ее.

— Слушай меня и знай, что я говорю тебе правду. Я верю в тебя. Верю в твои силы, Ленобия. И я так же верю в твою доброту. — Элизабет остановилась, а затем сняла свои старые четки и надела их на шею дочери, пряча от посторонних взглядов под кружевным воротником. — Возьми это. Помни, что я верю в тебя, и знай, что хотя мы будем далеко друг от друга, я всегда буду частью тебя.

И только тогда на Ленобию обрушилась истинная правда. Она больше никогда не увидится со своей матерью.

— Нет. — Ее голос звучал странно, высоко и как-то торопливо, она с трудом переводила дыхание. — Мама! Ты должна пойти со мной.

Элизабет Уайтхолл взяла дочь за руки:

— Я не могу. Слуг туда не допускают. На корабле слишком мало места. — Она крепко обняла Ленобию, но быстро отстранилась, так как в тумане послышался скрип экипажа. — Я знаю, это трудно для тебя, но это то, для чего ты выросла такой сильной и смелой. Я всегда любила тебя, Ленобия. Ты самое лучшее, самое прекрасное, что есть в моей жизни. Я буду думать о тебе, и скучать каждый день, пока живу.

— Нет, мама, — зарыдала Ленобия. — Я не могу попрощаться с тобой. Не могу.

— Ты сделаешь это для меня. Будешь жить той жизнью, которую я не смогла тебе дать. Будь храброй, мое прекрасное дитя. Помни кто ты.

— Как я смогу помнить, кто я, если я буду выдавать себя за кого-то другого? — плакала Ленобия.

Элизабет отступила и нежно вытерла со щеки дочери слезу.

— Ты будешь помнить здесь, — снова она прикоснулась к груди Ленобии, чуть выше сердца. — Ты должна остаться верной себе, для меня и для себя, здесь. В своем сердце ты всегда будешь знать, и помнить это. Как и в своем, я всегда буду знать, и помнить тебя.

В этот момент, рядом с ними, на дороге резко возник экипаж, заставляя мать и дочь отпрянуть назад.

— Хо! — выкрикнул извозчик команду и переключился на Ленобию с матерью. — Что вы там делаете, женщины? Хотите быть убитыми?

— Ты не будешь говорить с мадемуазель Сесиль де Марсон Ла Тур д’Аверне в таком тоне! — рявкнула мать на извозчика.

Тот перевел взгляд на Ленобию, которая тыльной стороной ладони вытирала слезы с щек.

— Мадемуазель д’Аверне? Но почему вы здесь?

— В поместье болезнь. Мой отец, Барон, поселил меня отдельно, так что я не заразна. — Ленобия прижала руки к груди так, что четки ее матери, спрятанные под кружевной тканью, чуть впились в кожу, придавая сил. Но все же она не могла не цепляться за руку матери, чувствуя себя, таким образом, в безопасности.

— Ты в своем уме? Разве не видишь, что мадмуазель ждала тебя здесь итак уже слишком долго. Помоги ей забраться в экипаж, пока она не заболела от этой ужасной сырости, — оборвала мать извозчика.

Он сразу же успокоился, открыл дверь экипажа и подал руку. Ленобия чувствовала, как будто из тела вышел весь воздух. Она дико посмотрела на мать.

Слезы заливали лицо матери, но она просто присела в глубоком реверансе и сказала:

— Счастливого пути, дитя.

Ленобия, игнорируя наблюдающего кучера, подтянула мать вверх и прижала к себе так сильно, что четки до боли впились в кожу.

— Скажи маме, что я люблю ее, помню и буду скучать каждый день моей жизни, — сказала она дрожащим голосом.

— Я буду молиться Богородице за всех нас, чтобы этот грех был приписан ко мне. Пусть это будет проклятие на мою голову, а не на твою, — прошептала Элизабет в щеку дочери.

После этого она выскользнула из объятий Ленобии, снова присела и, повернувшись, без колебаний пошла туда, откуда они пришли.

— Мадемуазель д’Аверне? — Ленобия посмотрела на кучера. — Должен ли я взять вашу шкатулку?

— Нет, — деревянным голосом сказала Ленобия, удивляясь, что он не пропал. — Я сама буду держать свою шкатулку.

Он наградил ее странным взглядом, но протянул руку. Она отметила, как ее рука утопает в его, а затем села в карету. Кучер поклонился и вернулся на свое место. Как только экипаж тронулся, Ленобия оглянулась назад и увидела, как у ворот Шато де Наварра ее мать рухнула на землю плача и закрывая рот обеими руками, что бы заглушить вопли скорби.

Руки прижались к дорогому оконному стеклу кареты, Ленобия рыдала, наблюдая, как ее мать и ее мир исчезают в тумане и памяти.

Глава 2

Низко хрипло смеясь, Летиция исчезла в вихре юбок, возле мраморной стены с резными изображениями святых, оставляя после себя только аромат духов и неудовлетворенное желание.

— Черт возьми! — ругнулся Чарльз, пытаясь привести в порядок свою бархатную мантию.

— Отец? — повторился помощник, зовя вниз, во внутреннюю прихожую, расположенную за алтарем собора. — Вы слышали меня? Это Архиепископ! Он здесь и просит вас!

— Я тебя слышал! — Отец Чарльз впился взглядом в мальчика. Подойдя к нему, священник поднял руку в отгоняющем движении. Чарльз отметил, что ребенок вздрогнул, как пугливый жеребенок, что вызвало у него улыбку.

Улыбка Чарльза не была приятным зрелищем, и, повернувшись, мальчик быстро спустился по ступенькам, ведшим к алтарю.

— Где де Жюин? — спросил Чарльз.

— Недалеко отсюда, возле главного входа в собор, Отец.

— Я надеюсь, он ждет недолго?

— Не слишком долго, Отец. Но вы были… — мальчик замолк, смутившись.

— Я был погружен в молитву, и ты не хотел беспокоить меня, — закончил Чарльз за него, жестко глядя на юношу.

— Д-да, Отец.

Мальчик не мог отвести от него взгляда. Он начал потеть, а лицо его приобрело тревожный розовый оттенок. Чарльз не мог сказать, собирается ли ребенок заплакать или взорваться. Любой вариант насмешил бы священника.