С. Алесько - Обуздать ветер

И я уже без помощи надсмотрщика (мужик спешно кинулся к капитану, но не думаю, что главный мог сейчас отдавать вразумительные распоряжения) провалился назад, в ковыльную степь, где ветер бушевал еще свирепее, то пластая траву по земле, то вздымая высокими волнами. Теперь отлично ощущалось, что каждый травяной вал, хлеставший в грудь, отдавался откуда-то снизу, будто из-под земли, упругими и мощными толчками морской воды в корпус галеры. Я увидел пятно цветущего тимьяна и чуть ли не рухнул на него, потому что ноги вдруг ослабели и стоять уже не получалось. Странно, но все сильнее бушевавший ветер, казалось, выдувал из меня остатки сил. Тут, на земле, было поспокойнее, да и запах примятых цветов неожиданно бодрил.

Разобраться с железками… Что я там сболтнул Корню? С кандалами нужно не так. А как? Даже здесь, в степи, проклятущий браслет держал мою ногу, грязная цепь с ржавыми звеньями уходила куда-то в землю. Ни вырвать, ни разорвать ее не получится, значит надо…

Я закрыл глаза (забавно, ведь они уже закрыты у того меня, который сидит на галерной банке) и представил железный браслет, охватывающий основание моей голени. Нет, не только моей, Корешка и… Э, нет, Перец, на всех сил не хватит. Хоть бы галера не перевернулась, а разломилась пополам — прикованные гребцы смогли б попытаться выплыть на обломках. Стоп, не время сейчас об этом…

И я, крепко зажмурившись за уже закрытыми веками, представил кандалы, стремительно стачиваемые песком, который несет бесконечная струя ветра… Воздух звенел, режущий звук терзал уши, но руки не поднимались, чтобы зажать их. Я был слишком поглощен тем, чтобы картинка перед глазами оставалась правильной, чтобы ручеек песка разъедал лишь железо, не касаясь плоти. К Хозяину Подземья все мысли о капканах и лисах! Теперь я знаю, что есть ловушки, в которых не жаль оставить кусочек себя, но не здесь, не на гнилой ненавистной галере, которая вот-вот переломится надвое, балансируя на гребне очередной волны…

Сначала я услышал звук лопнувшего металла, сразу вслед за ним — ломающегося дерева. Кандалы… Галера… Странно, но первый треск показался много громче второго.

— Перчик! — кто-то тряс меня за плечи так, что зубы клацали. — Просыпайся! — дальше хлынули заковыристые ругательства (почему тупой надсмотрщик не учился у Корня? Вот у кого фантазия работает. Впрочем, должность галерного гребца очень способствует ее развитию, во всяком случае, по части измышления необычных поз и способов соития капитана галеры, надсмотрщиков и их многочисленных родственников при участии некоторых предметов моряцкого обихода).

Я с трудом разлепил веки и пошевелил прикованной ногой. Браслета не было.

— Корень, ты тоже свободен?

— Очнулся, хвала небесам! Плыть сможешь?

Ответить я не успел, потому что хлынувшая в половину разломившейся галеры морская вода смыла нас и понесла куда-то. Надеюсь, подальше от надоевших за время рабства лиц, поближе к берегу… Это была последняя мысль, пронесшаяся в голове, прежде чем свет перед внутренним взором померк, и я полетел в черную бесконечность.

Очнулся я, как ни странно, вовсе не в воде и не на морском берегу рядом с Корнем, а все в той же солнечной степи, один. Сел, оглядываясь: нет, степь не совсем та. Вместо ровного шелка ковыля кругом пестрели цветы. Солнышки ромашек, лиловые брызги колокольчиков, султаны щучки, трепещущие кукушкины слезки, желтые свечи коровяка, васильки, короставник… Стоп-стоп-стоп, откуда в голове все эти названия? Ну, ромашки-колокольчики понятно, кто ж их не знает? А остальные? Короставник… Впервые слышу, хотя трава знакомая: сиреневые кругляши покачиваются на растопыренных стеблях, листьев почти нет. Пчелы и бабочки их любят, наверное, за медовый запах…

Внезапно мне стало совсем не интересно, откуда я знаю имена трав. Тело напомнило о себе резкой болью в иссеченной плетью и разъеденной морской водой спине, навалилась смертная усталость. Я хотел снова лечь, но что-то заставило с неимоверным усилием встать на четвереньки и проползти чуть вперед. Быстро лишившись последних сил, я рухнул носом в землю, ощущая знакомый запах, меркнущим зрением замечая лиловую пену цветов. Тимьян…

— Ну, парень, силен… Не зря я насторожился, заметив, как лапуля на тебя поглядывает, — услышал бормотание, но глаз открывать не стал, узнав голос Корня. — Точно творящий… Это ж надо, такое светопреставление учинить… — и замолчал, гаденыш.

— Договаривай, Корешок, — проворчал я некоторое время спустя, поняв, что продолжение не последует. — Кто такие творящие? Жуки похлеще айров?

— Отведу к старейшинам, у них и спросишь, — буркнул приятель, видно, раздосадованный собственной болтливостью.

— А о каком светопреставлении речь? Я, кажется, с кандалами что-то сделал…

— Да кандалы и все остальное на фоне волн и переломленной, будто щепка, галеры как-то меркнут, — фыркнул мужик. — Не пойму только, чего так долго тянул? Обиделся, что я отказался к нашим вести? Или счет времени потерял от тоски по Малинке своей?

— Ни то, ни другое.

Ну вот, опять выставлять себя недоумком, объясняя, что получилось все случайно. А почему я так уверен, что у меня получилось? Может, это совпадение? Память-то так и не вернулась… Я попытался снова оказаться в степи, но, конечно, не преуспел, и со вздохом открыл глаза. Вверху полоскались ветви какого-то кустарника, названия которого я, по счастью, не знал (пока вполне хватало языкозаплетательного короставника, по-прежнему крутившегося в голове), сквозь них синело чистое небо. Эх, Корень, друг называется… Не мог на живот меня уложить или хоть на бок. Теперь спина точно загноится. Я осторожно сел и, как ни странно, не почувстовал ни малейшей боли. Неужто все так плохо? Взглянул на айра с укоризной, у того улыбка разъехалась от уха до уха.

— Я тоже страшно рад, что мы на свободе, но, три болота, Корень, дела-то наши не слишком хороши. Странно, что я не валяюсь в бреду. Спина, похоже, отнялась, боли совсем не чувствую.

— А чему там болеть? Шкура целехонька, даже шрамов не осталось. Я тебя, как из моря вытащил, на живот уложил, чтоб раны не тревожить. Караулить не мог — сон сморил. Проснулся, увидел, что ты лежишь кверху пузом, не стонешь, и перевернул скорей на бок. Испугался, думал, все, помер Перчик. Стал шею щупать, жилку искать, спросонья-то не сообразил, что раз патлы чуть не до плеч отросли, то не так ты прост, как кажешься.

— Патлы?.. — я провел рукой по голове, ожидая ощутить уже ставшую привычной щетину, и запутался пальцами в волосах. — Это еще что такое? Айровы штучки?

— Если бы, — с ноткой зависти протянул Корень. — У меня еще когда такие будут, — досадуя, потер бритую макушку. — Девчонки издали разглядят, что недавно с галеры, еще и за каторжника примут…