Леди исправляет прошлое (СИ) - Черная Мстислава

Большинству до меня нет никакого дела. Многие даже не понимают, кто я такая, но не обращают внимания. Мало ли из какой я боковой ветви слишком раскидистого семейного древа?

Я иду.

От траурного зала, где покоится тело старика — каждый новоприбывший отдаёт почившему дань уважения — меня отделяет лестница и гостиная. Остаётся преодолеть спуск, короткое расстояние до двустворчатых дверей. Совсем чуть-чуть.

— О? — откуда-то сбоку до меня доносится бас, который я ни с каким другим не спутаю. — Леди Гельдерн? Я слышал, вы заперлись в комнатах и скорбите по супругу. Куда же вы направляетесь, леди?

Новый Хранитель слишком быстр. Седовласый подтянутый мужчина с отеческой улыбкой и злыми глазами не просто встаёт у меня на пути, но и крепко берёт под локоть. Со стороны его жест может выглядеть трогательной заботой о горюющей родственнице, но я чувствую крепкую хватку стального капкана.

Можно умереть от ужаса? Я смотрю на лорда Гельдерна… Нет, нельзя показывать, что я чего-то боюсь, хотя поздно, конечно, об этом думать. Оправдать страх предстоящей церемонией? Иного на ум не приходит.

— Л-лорд, — заикаюсь я.

— Леди, вам дурно? — с заботой продолжает он и тянет меня к ближайшему креслу. — Присядьте, леди. Сейчас я налью вам воды.

И отравы. Я достаточно узнала нового Хранителя, чтобы понять — никакого завтра уже не будет, лорд Гельдерн примет меры прямо сейчас. У такого человека как он, во внутреннем кармане должно быть несколько пузырьков с видами яда на все случаи жизни.

— Нет, то есть, да… не беспокойтесь. Я спустилась поклониться супругу. Хотя между нами не было семейного тепла, лорд защитил мою честь, дал мне своё имя и никогда не обидел.

Достаточно правдоподобно?

Едва ли Хранитель верит.

Он силой усаживает меня в кресло, отходит к угловой тумбочке. На ней графин с водой в окружении хрустальных стаканов. Лорд берёт один, наливает воду, а затем из внутреннего кармана достаёт пузырёк из тёмного стекла.

Я ведь не смогу не выпить, да? Разбить бокал не решение.

Но раз лорд капает пахнущую валерианой тёмную тягучую жидкость открыто и также открыто подаёт мне, можно быть уверенной, что яд не действует моментально. Приняв бокал, я медлю, принюхиваюсь. Сильная валериана маскирует запах жжёного пера и нотку ванили. Именно такое сочетание мне однажды попалось. Название у яда затейливое “Десять тысяч ударов сердца”. У меня будет около получаса? Отлично, мне хватит.

Залпом выпив воду, я опускаю хрусталь на широкий деревянный подлокотник.

— Спасибо, лорд. Мне стало легче, — мне действительно легче, то ли валериана успокоила, то ли осознание неизбежного конца. — Я поклонюсь мужу.

— Да, леди, — улыбается мой убийца и даже галантно помогает встать.

Вниз не провожает, по лестнице я спускаюсь одна, крепко вцепившись в перила. Ощущения странные — у меня леденеют кончики пальцев ног, и это явно действие яда. Кажется, у меня несколько меньше времени, чем полчаса.

Я вхожу в траурный зал.

Покойный, облачённый в парадный мундир, устроен на постаменте в подушках полулёжа-полусидя, горят свечи. Кроме меня никого. Улыбнувшись, я быстро сдёргиваю с себя пояс и связываю ручки двустворчатых дверей — так себе защита, но хоть что-то.

Пальцы на ногах онемели, и холод поднимается вверх по стопам.

Не отвлекаясь, я вытаскиваю из лифа дневник, стираю с обложки запирающую руну, а затем отбираю у супруга ритуальный клинок. Есть что-то забавное в том, что оружие, благословлённое в светлом храме будет использовано для тёмной магии крови. Я рассекаю на ладони кожу и заливаю дневник алым.

— Тринки каи вену! — шепчу я.

Холодно…

Ну же! Я добавляю порез.

Что-то начинается, будто набирает обороты невидимое колесо.

Страницы словно оживают, откликаются на мой призыв шелестом и покрываются следами тлена. Пятна густеют, расползаются. Чернота будто пожар обугливает страницы, и дневник в моих руках рассыпается в прах. Порыв ветра поднимает песчинки, кружит, и постепенно вихрь обретает сходство с женским силуэтом.

Передо мной без сомнения тень младшей жрицы.

— Тш-ш-ш… — выдыхает она.

Одновременно по ту сторону кто-то дёргает дверь.

Холод достиг колен, и я хватаюсь за постамент, чтобы не упасть.

Есть надежда, что дверь попытался открыть кто-то из младших Гельдернов, мало ли, очередной выражатель соболезнования явился. Младший не будет ломиться, он отступит и начнёт разбираться по-тихому, подарит лишние пару минут.

— Приветствую, жрица, — я склоняю голову.

Тень обретает ещё больше сходства с женской фигурой, но так и остаётся безликой.

— Говори…, — шепчет она.

— Я знаю, что твою душу отдали Свету. Я призвала тебя, чтобы освободить и попросить об услуге.

Дверь снова дёргают, настойчивее. А яд течёт по венам быстрее, сердце бьётся чаще.

— Говори…, — повторяет она.

Это можно расценивать как согласие?

— Благослови меня и одновременно… прокляни, — прошу я.

— Ш-ш-ш?

Один отшельник написал занудный трактат о Времени и Безвременье. До сих пор удивляюсь, как я смогла продраться через мозгодробительный текст и не вернула книжку недочитанной. По мнению отшельника Безвременье пусто и вечно, соприкасаться с ним не рискуют даже боги, но я не богиня, мне терять нечего. Какая разница, проведу я в Бездне вечность, провалюсь на тысячу лет в прошлое, попаду в далёкое будущее или смогу пройти по краю? Чертог Смерти по легенде уступом нависает над Безвременьем, и по самому краю пропасти вьётся зыбкая тропа. Чуть оступись, и Безвременье поглотит тебя, но мне достаточно десяти шагов, и есть способ помочь себе — то самое двойственное благословение-проклятие. Проклятье будет толкать меня в пропасть, а благословение — тянуть к Чертогам. Пока две силы противостоят друг другу, я сохраню равновесие.

— Я знаю, что делаю, — заверяю я жрицу, хотя это не так.

— Услуга за услугу, — соглашается она, и её фигура тотчас распадается.

На меня обрушивается вихрь из колких песчинок, наваливается Тьма, а сердце отбивает последние удары. Живой на Тропу всё равно не ступить…

Из последних сил я выкрикиваю:

— Ми либери ля Воже’Темпо виво, морто каи ла магио дель ля Гелдерн фамио! — призываю я.

Ключом к тропе послужат моя угасающая жизнь, смерть супруга и брачный артефакт, заключающий родовую магию. Яд добирается до сердца. Наверное, грохот, ударяющий по ушам — это удары створок о стену. Почуяв тёмную волшбу, бойцы света пришли. Но слишком поздно. Тропа откликнулась на мой призыв и ковровой дорожкой разворачивается под ногами, траурный зал гаснет.

Если у меня не получится, если я всё же провалюсь в Безвременье или останусь в Вечных Чертогах, то меня будет согревать последняя шутка — я буду в красках представлять, как светлые Гельдерны объяняют жрецам, как допустили тёмный ритуал прямо в траурном зале. Свидетелями неизбежно станут представители других родов, принц.

Темнота душит, тропа уходит из-под ног.

— Юджин, вам дурно?

Я открываю глаза и вижу чёрное небо, полную луну и склонившегося надо мной Лоуренса. Молодого.

Глава 3

Вернулась!

Я вер-ну-лась! Сердце бешено бьётся, но я чувствую разницу, это не заполошное трепыхание, а биение жизни. Я хватаю воздух и прикрываю глаза. Колени предательски подрагивают.

— Юджин, — зовёт Лоуренс.

Мне не на что жаловаться, но почему я вернулась именно в то мгновение, где он рядом, а?

Последнее, что я помню — как я выкрикиваю слова призыва и падаю, а двустворчатые двери распахиваются. Воспоминаний о Тропе над Бездной у меня не осталось, но, можно не сомневаться, я прошла заветные десять шагов.

— Юджин, тебе плохо? Тебя что… прокляли?!

Вздрогнув, я испуганно распахиваю глаза.

Лоуренс сосредоточенно хмурится, водя раскрытой ладонью у меня перед лицом. Я вяло отмахиваюсь и пытаюсь сесть прямее. Забудем на время про поломанную жизнь. Лоуренс не только любитель женщин и вина, походя ломающий чужие судьбы в угоду сиюминутному удовольствию, он ещё и сын рода Гельдернов, как и все они прошедший клановое обучение и умеющий распознавать тьму, которой от меня сейчас разит.