Венец безбрачия - Полина Ром

плечу, перекрестила, и добавила: – Вы уж, госпожа родненькая, поаккуратнее там. И маслица с собой обязательно возьмите, мало ли как запонадобится.

***

В кабинет барона я прошла во время завтрака, просто прихватив с собой принесённую булку – смогу и там спокойно перекусить.

Слуг в это время в коридорах не было, так как часть обслуживала гостей, а вторая часть ела на кухне. Дверь действительно открылась без скрипа, и я вошла в комнату, где давным-давно не топили камин, а неуклюжий письменный стол был покрыт тонким слоем пыли.

Комната была довольно большая, ярко освещённая солнцем и от этого казалась ещё более заброшенной. Дверь в проходную клетушку я нашла быстро. Она притаилась между двумя тяжёлыми запертыми шкафами и открылась с лёгким скрипом. Из крошечного пузырька который выдала мне Матильда я капнула на петли и несколько раз открыла-закрыла дверь, давая маслу растечься равномерно.

Шагнула в гардеробную и поразилась огромному количеству тряпок, развешанных по стенам и рядам обуви на полу. В комнате стоял лёгкий аммиачный запах, не слишком приятный, но вполне терпимый. На всякий случай я проверила и вторую дверь, выходящую в комнату баронессы. Та не скрипела, и я оставила её в покое.

Ждать предпочла в пустом кабинете, предварительно закрыв его изнутри на ключ и поставив стул у самых входных дверей. Мне было достаточно хорошо слышно, как по коридору в комнату баронессы зашла горничная, как прошел куда-то вглубь дома лакей, перекликаясь на ходу с кем-то, как затем горничная баронессы высунулась в коридор и кому-то крикнула:

- Лирка, мёд прихвати с кухни!

В кабинете накрыли стол, горничная ушла, а через некоторое время я услышала шаги и голос баронессы:

- Вот сюда, преподобная мать… – хлопнула дверь в её и все стихло.

Стул я поставила на место, у стола, где он и был раньше, а сама тихонько скользнула в кладовку, увешанную платьями. Сидеть устроилась на полу, но так как слышно было не очень хорошо, то пришлось лечь и прильнуть ухом к щели под дверью. Оттуда немного сквозило, каменный пол был холодным, зато теперь я прекрасно различала голоса: спокойный и уверенный баронессы и высокий, чуть скрипучий - её собеседницы.

Сперва, как водится, речь шла о природе и погоде, а потом баронессы заявила, что хочет сделать подарок монастырю и лично преподобной матери. Не знаю уж, что именно это было, но преподобная явно осталась довольна и благословила свою дочь с многословной благодарностью.

Затем муттер поведала преподобной матери о том, как тяжело быть вдовой с двумя дочерьми, о том, как «дурная кровь» покойного барона сказывается в его родной дочери – то есть во мне, о том, сколько несчастий я обрушила на семью, и, разумеется - о двух несостоявшихся замужествах. Говорила, что я ненавижу не только свою мать и старшую сестру, но и редко обращаюсь к милосердию Господа:

- …даже лба лишний раз не перекрестит, преподобная мать! Это доставляет мне такие страдания! Я ведь носила её во чреве и вот - чёрная неблагодарность! – Голос баронессы сочился сожалением о том, что она породила такое неудачное дитя. - Все соседи шепчутся о том, что на бедной Софи лежит венец безбрачия! Что Господь огневался на мою семью... Понимаете?! Я-то готова нести свой крест, но я должна подумать и о старшей дочери, преподобная мать. Альда ни в чём не виновата!

Дальше пошло вранье чистой воды и муттер сообщила, что я встаю по ночам с постели и брожу в сорочке по замку, а однажды пришла к ней в комнату и кинула под ноги горсть земли…

- …и после этого я неделю в постели пролежала, преподобная мать! И жар, и горло разнесло! Только молитвой и святой водой и спаслась! Конечно, ни в каких ведьм я не верю, как и наша Святая Матерь Церковь, но то, что с головой у моей бедной девочки не в порядке – прекрасно понимаю. Может быть я и нагрешила где-то в глазах Господа, что он решил покарать моё дитя, но и держать её дома – слишком опасно для старшей и других людей. Я - мать и у меня сердце кровью обливается, но... Что скажут соседи про старшую, если Софи я отправлю в лечебницу Святого Миксофана Затворника? А вот если вы, преподобная мать, заберёте её, а потом сочтёте опасной для ваших послушниц...

Почти все время этого рассказа преподобная мать молчала и только к концу стала подавать хоть какие-то признаки интереса, в основном – материального. Она уточняла у баронессы размеры отписанного мне приданого, говорила, что в её обители собраны только искренне верующие сестры и такая особа как я будет слишком серьёзной обузой и уточняла, какая доля приданого останется в монастыре Святой Агриппины, если меня решат перевести на излечение в другой монастырь.

- Ты же знаешь, дочь моя, что лечебница при монастыре Святого Миксофана Затворника, где святые сестры обучены заботиться о тех, кого Господь лишает разума, тоже потребует плату…

Дослушивать я не стала. Тихо, стараясь не задеть бесчисленные пары обуви стоящие на полу кладовки, поднялась, открыла дверь в кабинет, аккуратно повернула ключ в замке и отправилась к себе.

Детали были не так уж и важны. Важно было то, что бароны мне не врали. Муттер действительно собиралась сдать меня в лечебницу для душевно больных и подкупила для этого преподобную мать каким-то подарком. Сама же она останется с репутацией нежном мамочки в глазах соседей, публично отправив меня в обычный монастырь. Типа - замаливать грехи...

Судя по рассказам тех же баронов, сбежать из лечебницы будет практически невозможно. Даже если мой брак окажется очень неудачным – выжить в нём мне будет на порядок проще. Да и сбежать - легче. Судьба просто толкала меня в это чёртово замужество.

Глава 24

Преподобная мать погостила в замке несколько дней, и уехала, так и не выразив желание побеседовать со мной. Насколько я поняла, сама по себе я её не интересовала абсолютно: преподобной было важно получить обещанные преференции и тратить на меня время она не пожелала. Это ещё больше убедило меня в том, что надо бежать замуж.

Следующие дни от Матильды поступали довольно однообразные сведения, а я судорожно думала: как, где и в какой момент я смогу спокойно поговорить