MAYDAY - Ксения Кантор

что к чему, и вовсю отрывались. Как только несчастного не склоняли: «хренов доктор», «терапевт хренов», «хренодеров», «пустохренов», «доктор Хрень», словом, народное творчество не скупилось на сочные эпитеты.

Сам Хренов – пегий мужик сорока пяти лет, не производил вообще никакого впечатления. На такого сколько ни смотри – все одно – не запомнишь. Единственное, что приходило в голову при воспоминании о терапевте – устойчивый запах антисептика. Казалось, Хренов пропитался им, как труп формалином. У пациентов на приеме неизменно слезились глаза, коллеги мужественно терпели, но пару раз все же попытались намекнуть на излишнюю щепетильность, однако на все замечания Хренов лишь пожимал плечами, а затем снова и снова обрабатывал руки антисептиком. Профдеформация, приправленная нервозностью – не иначе.

Когда мужчины наконец-то закончили обсуждать все нюансы открытия, настало время для самого тяжелого.

– Дело за малым, – все еще храбрясь, сообщил Крамар, – добраться до трансмиссионного электронного микроскопа и получить детальный снимок. Это значительно приблизит нас к разгадке механизма AVE-7 и, соответственно, к вакцине. Но есть одна проблема… Соколовский.

После этих слов в комнате повисла гробовая тишина. Мужчины, до того похлопывающие Дока по плечу, вдруг проявили небывалый интерес к ногтям, обуви, пейзажу за окном. Словом, все поняли, о чем пойдет речь дальше.

– Нет, Док, – неожиданно подала голос Кристина, – это половина проблемы. Солдатам ни за что не разобраться с микроскопом.

Она права. Крамар почесал наморщенный лоб, как делал в минуты наивысшего умственного напряжения.

– Мы можем объяснить, как работает микроскоп…

– Глупости! Большинство ребят закончили только школу. При попытке получить снимок, скорее всего, они сломают машину. Да чего там, едва ли им удастся даже включить микроскоп, не говоря уже о правильном расположении образца ткани.

Мужчина вздохнул. Значит, остается одно:

– Кто-то из нас должен поехать с солдатами.

По испуганным лицам коллег стало ясно – добровольцев не будет.

– Только вот кто? – с вызовом спросил окулист. У него был чрезвычайно развит инстинкт самосохранения, а потому он быстро смекнул, куда дует ветер.

Судя по резко взбледнувшему Хренову, тот тоже струхнул не на шутку. В лаборатории повисло тягостное молчание. Все обдумывали возможные варианты решения, без риска для собственной шкуры. Все, кроме Кристины. После недолгих раздумий она сообщила:

– Мои родители работали в Боткинской. Я знаю больницу как свои пять пальцев. Но это не главное. При помощи трансмиссионного микроскопа я делала снимки для своих лабораторных работ. И прекрасно знаю, как он работает.

– Нет, – тут же взвился Крамар, – об этом не может быть и речи! Ты всего лишь молодая девушка. Тебе не выдержать такого испытания. Пойду я, – самоотверженно закончил он.

Кристина закатила глаза, давая понять, что это не тема для обсуждения.

– Да бросьте, Док. Вы нужны лагерю больше, чем кто-либо. Если кому-то и удастся найти спасительную вакцину, так только вам. Лучше придумайте, как убедить Сокола выделить нам команду для поездки и аккумуляторы. А я уж проведу их до нужного кабинета, можете не сомневаться.

Когда тебе девятнадцать, крайне сложно заставить более опытных коллег считаться с твоим мнением. Но она старалась.

– Ты можешь нарисовать план больницы, – не унимался мужчина.

– Угу. А еще написать инструкцию к использованию трансмиссионного микроскопа. – девушка демонстративно спрыгнула со стола и подошла к вешалке за курткой. – Вы подумайте, а мне пора встречать Кирика.

И, оставив собеседников переваривать информацию, вышла из лаборатории.

***

На улице заметно стемнело и похолодало. Оглядевшись, Кристина поежилась и поспешила в сторону Сената. Хоть Дэн и уверял, что тимуровцы не посмеют напасть в ближайшее время, все же было боязно. Ноги то и дело увязали в снегу, а колючий, ледяной ветер пронизывал насквозь. Не прошло и минуты, как ее начала бить мелкая дрожь. И не понять, что сильнее повлияло – холод или страх быть пойманной солдатами. В комнату она вбежала, трясясь, как листик на ветру.

Кирилл уже вернулся с занятий и теперь сидел напротив буржуйки. Подойдя ближе, она поняла, брат использовал последние поленья. Эту ночь им не пережить.

– Привет! – стянув с кровати свой плед, она укутала мальчика поверх одежды и нежно провела ладонью по густым светлым волосам. – Как дела в школе?

Кирик кивнул, сильнее стянул края пледа и вновь уставился на языки пламени. Глядя на брата, она почувствовала, как сердце сжимается от жалости и тревоги.

Он почти смирился с жизнью в лагере и даже завел друзей, но единственное, к чему он так и не привык – холод. От недостатка питания и тепла брат часто болел, и Кристине приходилось крутиться, добывая брату теплую одежду и дрова, чтобы тепло в их комнате никогда не заканчивалось. Она даже буржуйку поставила рядом с его кроватью. А он все равно мерз и кашлял.

Присев рядом, девушка дотронулась до его лба и вздохнула. Брат – самое дорогое, что у нее осталось. Ради Кирика она пойдет на все, лишь бы он был цел и здоров. А потому откинув страхи, уверенно сказала:

– Я быстро сбегаю за дровами и вернусь.

Несмотря на тяжелые времена, в лагере еще оставались добрые люди. Док помогал лекарствами, Мария – едой, Сан Саныч – дровами. Эти трое стали своего рода ангелами-хранителями, если бы не их доброта и забота, им с братом пришлось бы совсем туго.

Накинув поверх куртки шарф, Кристина поспешила из комнаты. Еще днем она стянула со склада Валидол и теперь, сжимая в кармане драгоценное лекарство, пробиралась по сугробам к столовой.

Взгляд скользнул на размашистую надпись, видневшуюся прямо над дверью. Какие-то шутники написали «Ресторация Сан Саныча», но сегодня даже нелепая фраза не поднимала настроения. Дернув на себя дверь, она шагнула внутрь и тут же почувствовала блаженное тепло.

К этому моменту здесь ничего не напоминало об утренней драке, среди столов царили привычные чистота и порядок. Ну и Мария, конечно.

– Hola (привет), Кристина! – радостно прокричала темноволосая женщина, но присмотревшись, тут же осеклась. Улыбка мгновенно сползла с приветливого лица, уступив место беспокойству. – Что случилось, mi pajarito (моя птичка)? – ласково пролепетала она, причудливо сочетая русские и испанские слова.

Сделав над собой усилие, Кристина постаралась улыбнуться.

Мария – испанка, дитя Олимпиады, которая выбрала не самый удачный момент для знакомства с родиной биологического отца. Пока она изучала столицу, вирус как раз вошел в ту стадию, когда воздушные и прочие границы Москвы закрылись. Так, волею судьбы жаркая испанка навсегда осталась в холодной России. От отца Мария унаследовала голубые глаза и песню «Подмосковные вечера», которую знала наизусть. Испанские гены одарили ее впечатляющей фигурой с большой грудью и широкими, как