С точки зрения чудовища - Ольга Эр

Исабель, наконец, посмотрела на Винсента. Он спал, сложив руки на груди крест-накрест. Его брови были чуть нахмурены, на подбородке золотилась щетина, волосы растрепались и падали на лоб в беспорядке. Девушка протянула руку и коснулась кончиками пальцев лба виконта. Теплый. Нет испарины, нет лихорадочного румянца на коже, нет жара. Конечно, надо будет подождать еще пару дней, но – спасибо Киане – уже видно, что лекарство сработало.

Надо было подняться. Найти, где умыться – Исабель вспотела под одеялом. Привести себя хоть немного в порядок. Разбудить Винсента, дать ему еще лекарства, посмотреть, пришла ли уже Ханна или Агнес, которую Исабель еще не видела. Кажется, семья Агнес раньше жила в самом начале Малой Долины – Исабель так плохо запоминала лица и имена, что не могла поручиться, сталкивалась ли она с женщиной хоть раз. Вместо этого Исабель сидела и смотрела на виконта. Наклонившись ниже, она втянула ноздрями воздух. От Винсента по-прежнему пахло терпким потом и осенними листьями, очень мужской и… приятный запах.

Исабель задумалась. Отец пах глиной, деревом, пенькой, дымом, в зависимости от того, за какой работой застала его прибежавшая обниматься дочь. Это был запах дома, запах покоя, запах дня, текущего за днем. Мама пахла…цветами. Она шепталась о чем-то с Кианой, вываривала какие-то настои, притирки и пыталась научить этому Исабель, но той, совсем маленькой, это было неинтересно.

Жель пах свечами, мелом, книгами и, иногда, пирожками, которые приносили прихожане. Почему-то, это заставляло Исабель морщиться.

Винсент, заболевший, с обострившимися скулами, спутавшимися волосами, с длинными, изящными пальцами, загорелой кожей и темными, так контрастирующими с цветом волос ресницами пах, как мог бы пахнуть мох, в который уткнешься лицом после долгой пробежки. Как пахла бы листва, в которую падаешь, хохоча.

Исабель, едва дыша, легла рядом, касаясь щекой плеча виконта. Тот вздохнул и пошевелился, что-то еле слышно пробормотав. Сердце Исабель стучало так громко, что, казалось, его можно было услышать в каждом уголке комнаты. Девушка сжала пальцы в кулак и разжала.

Как бы ни хотелось, она не может оставаться вот так, дыша рядом, любуясь лепниной потолка, скользя взглядом по мебели и ощущая, что ей так уютно, словно она давно-давно живет здесь. Это не ее дом, не ее жизнь и не ее судьба. И, в конце концов, пора бы умыться.

Исабель слезла с кровати и, бесшумно ступая по мягкому ворсу ковра, дошла до двери напротив выхода из комнаты. Толкнув ее, она увидела небольшое, выложенное сине-белой плиткой помещение. У одной стены стояла ванная на потемневших бронзовых ножках – белая, поблескивающая боком на свету, который падал из небольшого оконца под потолком. Два крана, трубы, уходящие в пол. Коврик грубого плетения, чтобы вставать ногами, выходя из воды. Умывальник – чудной, бело-синий в цвет плитки, с двумя кранам, под умывальником деревянная резная тумбочка. Стеллаж из дерева же, на котором лежало несколько полотенец, и стояли какие-то баночки и флаконы. С бортика ванной свешивался тяжелый, украшенный вышивкой халат, темно-зеленого цвета. У другой стены стояло…что-то. Исабель приблизилась к фарфоровому нечто, украшенному синей росписью. Нечто уходило широкой трубой в стену, а сбоку имело какой-то небольшой механизм и широкий рычаг. Исабель потянула за рычаг, что-то гулко заурчало, зашумело и вдруг появилась вода, которая, закручиваясь уходила вниз, видимо по трубе.

– Ага, – сказала себе под нос Исабель. И покраснела.

И впрямь, деревенщина, приобщившаяся к чудесам господской интимной жизни. Исабель почувствовала себя уязвленной.

Подойдя к раковине, Исабель открыла дверцы тумбочки, рассчитывая увидеть там таз для воды. Таза не было. Были все те же трубы, уходящие в стену, коробочки с надписью «Зубной порошок господина Густава» и палочки с щетиной – густой, аккуратно подстриженной, щетинка к щетинке. Это Исабель было знакомо. Щетка для зубов, давным-давно мама купила похожую на городской ярмарке, поехав туда вместе с отцом, чтобы попробовать продать тогда еще первую пробу глазурованной посуды. Отец сам придумал свой способ обжига, при котором глазурь не теряла цвет и не трескалась – вопреки всем злым языкам, которые говорили, что деревенщине не под силу такое освоить. И освоил, и продавал, и клиентов имел постоянных. И дом выправил крепкий и ладный, и петушков на палочке Исабель привозил, и бусы, и платки для жены…

Но ту щетку Исабель запомнила ярче всего. Что-то было в выражении лица мамы… Что-то такое, что никак не вязалось с ее насмешливым «видала, господа богатые такое пользуют, чтобы зубы очищать. Может, попробовать? Вдруг удобнее тряпицы?». Исабель покрутила вентили крана, дождалась, пока пойдет вода – теплая, что несказанно ее удивило – и умылась, пригладив волосы и вытерев лицо рукавом платья. Трогать что-то без разрешения Винсента ей казалось неправильным. Вот проснется – можно будет спросить, какую комнату ей можно занять. И там уже привести себя в порядок. Исабель, поколебавшись, все-таки открыла один из зубных порошков, сунула туда палец и облизала его. На вкус было… сладковато-никак.

Исабель раскрыла портьеры, впуская больше солнца в комнату, и как раз накапывала лекарство в стакан, когда Винсент проснулся.

Он поморгал, прогоняя сон и, пока он ничего не сказал, Исабель выпалила:

– Никуда я не уйду, пока ты не поправишься. Какую комнату мне можно занять?

Винсент вдруг улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он хрипло. – Спасибо за твое упрямство и за то, что пришла. Мне правда… легче.

Исабель растерялась. По правде, она была готова услышать что угодно. И колкость по поводу ее нахождения в спальне виконта, и злость, и ворчание. Но не эту искреннюю благодарность.

– Я рада, что тебе легче, – ответила девушка. Почему-то говорить ей было трудно, внутри пузырилось смущение, пополам с уверенностью в том, что она все сделала правильно. Девушка тряхнула головой. Да что это такое, в конце концов. Все было так спокойно, так естественно еще вчера. Винсент был где-то там, за завесой ее мыслей, воспоминаний, фантазий, за пределами ее внутреннего мира, ее чувств и переживаний. Может быть, дело было в том, что прошедшей ночью виконт доверился ей. Пусть в бреду, пусть обрывочно, но она узнала о нем что-то, что, наверное, ей не полагалось знать. Что не рассказывают случайной знакомой, нанятой прислуге, постороннему человеку.

Или, может, дело было в том, что, на самом деле, Исабель за это короткое время не научилась воспринимать себя как прислугу и видеть в