Аромагия. Книга 1 - Анна Орлова

не злить его без нужды. – Чтобы никому здесь не мешать…

– Прекрати изображать жертву! – заорал он, тут же выходя из себя и в ярости замахиваясь на меня. – Ты сама не смогла заниматься хозяйством из-за своей дурацкой аромагии! И отец не заставлял тебя строить глазки! Ты…

Последовало несколько грубых ругательств. Отчего-то Ингольв сегодня пребывал в крайне дурном настроении, а мое «легкомыслие» довело его до бешенства.

Выпрямиться, прямо взглянуть в глаза.

– Рискни только, – произнесла я тихо.

Может быть, не стоило бросать ему вызов, но больше так нельзя. Если он меня ударит… Ударив раз, муж будет делать это снова и снова. Так всегда бывает. Слишком часто я делала мази от синяков запуганным женам…

Глаза Ингольва налились кровью, он сжал кулаки и теперь походил на медведя, которого допекли неурочными побудками. Абсурдность этой сцены бросалась в глаза. Как будто мы на театральных подмостках, где ставят новую драму.

«Он не посмеет. Не посмеет!» – заполошно билось в голове.

Муж вправе делать с женой все, что ему вздумается. Закон не оправдывает разве что убийство, но и за него наказание будет мягким – скорее всего, штраф. Были прецеденты.

Вдруг захотелось схватить что-нибудь тяжелое – да хотя бы тот самый подсвечник, которым я недавно любовалась…

Кажется, я начинала понимать мужеубийц, доведенных до отчаяния побоями и придирками.

Наверное, Ингольву не давали отступить ярость и ложная гордость.

Так мы и стояли друг против друга, словно дуэлянты.

Не знаю, до чего мы бы докатились, но как гром с ясного неба нас прервал торопливый стук в дверь. Почти осязаемое напряжение, пахнущее колючей кожурой каштанов, разлетелось вдребезги. Муж отвернулся, сжав челюсти, а я на мгновение прикрыла глаза, сдерживая предательские слезы.

– Господин, там ваш ординарец пришел, – пролепетала Уннер с порога, глядя на меня перепуганными глазами. Видимо, она слышала крики. – Говорит, что-то срочное…

– Хорошо, иди. Я скоро буду! – отрезал Ингольв, остывая. Он отошел в сторону, делая вид, что рассматривает стоящие на камине безделушки: хрупкие, изящные, беззащитные. Как я…

С трудом переведя дух, я спрятала дрожащие руки в складках платья.

Исходящий от Ингольва запах острой ярости сменился холодной горечью разочарования.

Муж спросил устало:

– Неужели тебе так тяжело быть хорошей женой? У всех жены сидят дома, шьют и принимают гостей, наряжаются… А у тебя на уме только твоя аромагия!

Я почувствовала, как наваливается изнеможение. Без сил опустилась на диван, точно во сне, коснулась бархатистой густо-красной обивки. Сколько уже копий сломано, а все без толку…

Отчего люди так любят переделывать тех, кого, по собственным уверениям, искренне любят? Норовят перекроить, изменить до неузнаваемости, исказить? Чтобы любить было удобнее?

Разве я останусь собой – без привычки вставать чуть свет, без своих трав и ароматов, без обожаемого кофе? Нет, это будет кто-то другой. Подходящий. Но не любимый, вот что смешно!

Потому что в любви, в дружбе, даже в горе нужно оставаться собой. Пусть другие и кажутся лучше, ярче, красивее.

– Давай не будем это обсуждать, – произнесла тихо. – Ты ведь знаешь, я не откажусь от аромагии. После Фиалки…

Он отвел взгляд, испытывая странную смесь досады и вины. Прохладная соль эвкалипта, смолистые слезы елей и мшистое болото под сапогом…

– Как знаешь! – бросил и вышел, громко хлопнув дверью.

Прикрыть глаза ладонями и глотать соленые капельки, катящиеся по щекам. Боги, я никогда ему этого не прощу!..

Вскоре в комнату робко заглянула Уннер.

Причитая что-то сочувственное, она стала приводить меня в порядок. Между делом Уннер рассказала, что Петтер сообщил о скором прибытии «Осеберга» – корабля, который нам с Ингольвом следовало встречать в порту. Так что мне было велено одеться и сопровождать мужа. Не лучшее известие после недавней сцены, право слово! Но ничего не поделаешь.

Кажется, при имени Петтера горничная слегка зарделась, но расспрашивать ее о сердечных склонностях было не место и не время.

Вслушиваясь в нарочито беззаботное щебетание Уннер, я потихоньку успокаивалась. Она напоминала стрекозу, которая не хочет думать о тревогах и заботах. Впрочем, и мне не к лицу роль прожженного циника-муравья!

Отчего я так взъярилась? Ингольв регулярно устраивал сцены ревности, что обычно вызывало у меня лишь грустную усмешку. «На воре и шапка горит!» – как любил повторять инспектор Сольбранд. Однако муж впервые пытался поднять на меня руку.

Впрочем, что я могла предпринять? Ровно ничего. Так что улыбайся, Мирра!..

Когда я спустилась вниз, Ингольв отвел глаза – то ли от неловкости, то ли от нежелания видеть строптивую жену. Рядом с ним стоял Петтер, чей внимательный взгляд вызывал невольное смущение.

По правде говоря, я бы осталась дома, если бы не два обстоятельства. Во-первых, муж всегда настаивал, чтобы мы, так сказать, прилюдно выступали единым фронтом. А во-вторых, на «Осеберге» прибывал груз лично для меня.

Муж подал руку, я слегка ему улыбнулась и благосклонно кивнула. Видимость превыше всего. Воплощенное семейное благополучие!..

По дороге мы с Ингольвом не разговаривали, держась отчужденно и безразлично, словно чужие. Даже выйти из автомобиля мне помог Петтер, а не «заботливый» супруг…

Свинцово-серое небо и такие же серые волны, яростно плещущие о пристань, где собралась довольно внушительная толпа.

Шум, какофония запахов, мелькание лиц…

В порту стоял такой ядреный дух, что его, казалось, можно было резать ножом. Смола и камни, вода и водоросли, дерево и железо, взволнованные люди и склады с разнообразным добром – все вносило свою лепту в многогранный горьковато-соленый аромат.

Я тайком улыбнулась и на мгновение прикрыла глаза, смакуя запах, словно выдержанное вино. Разве можно не любить море? Даже такое суровое, седое и недовольное? Когда-то мы с братьями прямо с обрыва сигали в теплые волны, наполненные светом и кипящие жизнью. Теперь же ворчливое Северное море плескалось у ног, обдавая ледяными брызгами нерасторопных людей на причале…

Стоящий рядом Ингольв нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Моя рука в тонкой перчатке возлежала на его локте, знаменуя в глазах знакомых супружеское согласие.

Боги, как я устала притворяться! Играть в счастливую пару на людях, наедине тяготясь каждой проведенной вместе минутой.

Впрочем, мы не хуже и не лучше многих других…

Толпа радостно зашумела, приветствуя показавшийся корабль, последний в этом году. Теперь никто до самой весны не осмелится выйти в море, опасаясь бурь и столкновения с айсбергами. Разве только «Айсбрехер» – «разрушитель льда», гордость хельхеймского кораблестроения. Но этот новейший ледокол никогда не входил в относительно теплые воды возле нашего острова Нордрихейма.

Ходили слухи, что на «Осеберге» приедут новые поселенцы. Ожидали нового доктора и некую таинственную особу, при упоминании