Черное пламя Раграна 3 - Марина Эльденберт

Тема аборта, начиная с Карида, похоже, меня преследует.

— Риамер Вайдхэн уже проснулся? — спрашиваю у первого же вальцгарда у дверей спальни моих детей.

— Он у себя в кабинете, риам Этроу.

Мне доставили мою одежду, благодаря чему я имею возможность не разгуливать по дому в халате. Деловой костюм, в котором я проникла в Рагран, как нельзя кстати для нашей беседы. Это — граница между ним и мной. Граница между нами, нарушать которую я никому не советую, а особенно ему. Особенно Вайдхэну.

Тем не менее пальцы почему-то слегка дрожат, когда я вхожу в этот кабинет. В знакомый кабинет, в котором столько всего было. Он редко работал здесь, но как-то на выходных занялся чем-то важным, а потом пришла я, и мы занялись чем-то… прямо на этом столе.

Картина такая острая, она так резко вспыхивает перед глазами, что стоит немалых усилий ее стереть и спокойно посмотреть на него:

— Нам нужно обсудить будущее Роа и Риа.

Вайдхэн поднимает на меня тяжелый взгляд.

— Потому что при такой ситуации, как сейчас, будущего у них нет. — Я подхожу и сажусь. — Ты понимаешь, что ты разрушил их мир? Просто потому, что так захотел?

Он смотрит на меня в упор.

— Пришла сыпать очередными претензиями, Аврора? Не в тему. Потому что мне есть что ответить.

— Это не претензии, — говорю уже мягче, хотя все внутри противится этой мягкости. — Это констатация факта. Тебе есть что ответить? Отвечай, я послушаю.

— Ты не имела права их увозить.

— А ты не имел права говорить, что я должна сделать аборт.

— Я такого не говорил.

— Да неужели?

Кажется, наш разговор грозит закончиться, не начавшись, поэтому я глубоко вздыхаю и опускаюсь в кресло. Кресло стоит прямо напротив его, а наши взгляды врезаются друг в друга. Он выглядит уставшим: так, будто тоже не спал всю ночь. Под глазами круги, между сведенных бровей — глубокая складка.

— Послушай, Бен. Я пришла не ругаться. Не сыпать претензиями, если уж речь зашла об этом. Я здесь только ради Риа и Роа. Ты сам видишь, во что все это вылилось. Мои дети здесь ни при чем. Что бы не произошло между нами в прошлом, они от этого страдать не должны.

— Наши, Аврора. Это наши дети.

— Хорошо, — легко соглашаюсь, потому что он прав. — Наши. Они задают вопросы, а я не знаю, что им отвечать. Я не представляю, что им отвечать на то, что я насильно увезла их от отца. Потому что это не так. Мы расстались, Бен. Тебе нужна была твоя Лаура, ты сказал, что не хочешь детей, что дети в твои планы не входят. Теперь мне нужно как-то объяснить сыну и дочери, что тогда произошло. Почему они оказались не нужны родному отцу, и почему он так поступил сейчас.

— Ты слишком много на себя берешь, Аврора.

Ну вот, снова. Он всегда таким был, или сейчас таким стал? С ним же совершенно невозможно разговаривать.

— Я сам с ними поговорю, — произносит он раньше, чем я успеваю продолжить. — Это мое дело.

— Это и мое дело тоже! — мигом вспыхиваю я. — Мое в первую очередь. И, Бен, ты не можешь держать нас здесь. Мы не твои пленники…

— Да, могу. Нет, вы не пленники. Роа и Риа — мои дети. Ты — моя пара.

Пара. Пара, пара, пара, пара!

— Я не могу быть твоей парой, Бен. Я этого не хочу.

Он поднимается так стремительно, как пламя взлетает под порывом ураганного ветра. Обходит стол, останавливается рядом со мной. Потом стремительно вздергивает на ноги — за плечи. Стальные тиски его пальцев обжигают как раскаленный металл, но еще сильнее обжигает взгляд глаза в глаза.

— Парой нельзя стать, если кто-то из двоих этого не хочет, — произносит, приближая меня к себе и наклоняясь так, что почти касается губами моих губ. — Это первое. А второе, пара — это навсегда, Аврора. Так что забудь, выкинь из головы все мысли, что ты можешь это изменить. Пламя, которое нас связало — лучшее доказательство того, что ты этого хотела. Хочешь. Продолжаешь хотеть. Ты хочешь меня, Аврора. Ты — моя женщина. Навсегда. И этого никто и ничто не изменит.

Понятно. Меня здесь никто слушать не собирается, или у него избирательное восприятие. Но что в таком случае мешает включить избирательное восприятие мне? Хотя сейчас я могу назвать парочку причин. Или не парочку. Избирательное восприятие мне мешает включить мужчина, склоняющийся надо мной так, что я могу чувствовать его дыхание. Его близость. На эту близость мое тело отзывается совершенно нелогично, особенно если учесть все произошедшее, но где физиология и где логика.

«Мало тебе двух иртханят, которых теперь еще и отбивать у этого дракона надо?» — мысленно шиплю я себе, и это срабатывает. Хорошо так срабатывает.

Я упираюсь ладонями ему в грудь и отступаю.

— Я здесь, чтобы поговорить о детях, Бен. Только о них. Что ты собираешься дальше делать?

— Я уже обрисовал тебе перспективы, — он не сводит глаз с моего лица.

Темных. Как его пламя.

Давящий глубокий взгляд скользит по моим скулам, по губам, ненадолго врезается в глаза, и все это — как опасная близость пламени. Опасность.

— То есть в твоем представлении я должна остаться с тобой, выйти за тебя замуж и растить с тобой детей, напрочь забыв обо всем, что было.

— Я такого не говорил.

— А что ты говорил?

— Что ты должна выйти за меня замуж и растить со мной детей. Парность все равно не позволит нам подпустить к себе другого партнера.

Это самое потрясающее, что я слышала в своей жизни. Буквально. Даже если отбросить сарказм.

Ладно, с парностью я как-нибудь разберусь, если уж глубоководные фервернские смогли отменить убийственную огненную лихорадку… Я читала про нее. У меня было много времени, пока я ждала визита с Ландерстергом, и я занялась ликбезом в отношении иртханов. Огненная лихорадка раньше была смертным приговором, поэтому нет ничего удивительного в том, что врач и Элегард смотрели на меня как на дуру, когда я звонила Вайдхэну. Хорошо, что я не прочитала этого раньше, потому что иначе и мысли не допустила бы, что Бен может помочь. А он… он допустил мысль, что могут помочь глубоководные фервернские, и оказался прав.

Мои дети живы благодаря ему. В том числе благодаря ему, поэтому сейчас нам нужен компромисс. Поэтому, а еще потому, что когда мои дети проснутся, мы должны выступать единым фронтом и дать им понять,