Прятки с охотником - Теона Рэй

за руку и выводит на улицу. Вокруг темень. У входа лежат стражницы в неестественных позах, но они живы — в свете фонаря из моего шатра я вижу, как вздымается грудь одной из них.

Все происходит в полнейшей тишине, но не успеваем мы отбежать от шатров, как над лагерем проносится гневное:

— Шарах манат!

В переводе «она сбежала». Лалла не уставала учить меня имухагскому, а мне от скуки нечем было заняться, кроме как на самом деле учить их язык. Не сказать, чтобы я умела говорить на нем, но понимать речь — вполне.

Мой спаситель тоже это слышит. Он замирает всего на миг, а когда над шатрами вспыхивает яркий свет, крепче перехватывает мою руку, и мы со всех ног несемся к дюнам. Спрятаться на ровной местности невозможно, а посреди барханов шанс есть.

У меня полный рот пыли, легкие горят, из горла рвется хрип. Одной рукой придерживаю подол платья, другой впиваюсь в ладонь незнакомца. То и дело спотыкаюсь — мелкий как пыль песок набивается в тапочки, ноги утопают в нем, и нужно прикладывать невероятные усилия, чтобы еще и бежать.

Слышится погоня: крики, рев рога. Тьма пустыни рассеивается под натиском пламени факелов.

Мужчина дергает меня, и мы кубарем катимся вниз по бархану. Там он быстрыми ловкими движениями снимает с себя синюю накидку, набрасывает ее на меня и начинает закапывать в песок. Пока я пытаюсь отдышаться, чтобы не выдать нас хрипами, он ныряет ко мне под накидку и продолжает зарываться.

За секунду до того, как нас поглощает полнейшая темнота, я вижу на шее мужчины кожаную веревочку и камень-поисковик.

Ищейка.

Я жмусь к нему. Дышать почти невозможно, воздух не способен пробиться под песок. Топот верблюдов совсем рядом, и я с нервной усмешкой думаю, как глупо будет погибнуть, если нас просто растопчут.

Они проносятся мимо, и все затихает.

Над горизонтом алеет рассвет, а повсюду, докуда хватает взора, ярко-оранжевый песок и редкие клочки травы. Рассеянно смотрю на мелкие арбузы, падаю рядом с ними и остаюсь в таком положении.

Я больше не могу идти. Пустыня и вокруг меня, и внутри, губы слиплись и не размыкаются. Не хватает сил даже моргать, глаза высохли и страшно чешутся.

Ищейка возвращается ко мне, садится рядом. Я ничего не чувствую ни к нему, ни к происходящему в целом. Воздух накаляется, и к усталости прибавляется духота.

— Нам не выбраться, — шепчу я из последних сил. — Мы далеко.

— Не очень. — Ищейка тоже шепчет, и мне слышится в его голосе какая-то… нежность, что ли.

Или мерещится от усталости?

— Зачем ты за мной пришел? Оставь здесь, я сама умру. Как же пить хочется…

Охотник приподнимает мою голову ладонью и смотрит мне в глаза.

— Ты еще не поняла?

Я хмурюсь. Чего он от меня хочет? Ему доставляет удовольствие эта долбаная игра в кошки-мышки?

— Ты не моя добыча, Аяна. Все это время я надеялся, что ты стремишься к Уланрэю, к месту, где тебя не будут искать. Но ты оставалась в городах, жила у всех на виду. Так нельзя. Мне приходилось гнать тебя дальше, и я даже сказать тебе об этом не мог.

Его слова доносятся до меня как сквозь толщу воды. Я хлопаю глазами, сосредотачиваюсь на губах охотника. Пытаюсь читать по ним.

— Я жил в среди вас почти неделю. Знаешь, не так-то сложно скрываться с их традиционной одеждой, но пришлось притвориться больным, чтобы со мной не говорили. Я ни слова не понимаю из речи имухагцев. Каково же было мое удивление, когда я встретил Лаллу. Мы с ней знакомы с самого детства, а потом она вдруг пропала… Впрочем, не о ней сейчас. Она помогла мне спасти тебя.

Я смотрю поверх его плеча на поднимающийся диск солнца. Жмурюсь от песка, поднятого порывом ветра.

— Ты не собирался меня казнить?

— Нет.

— И когда все только началось… Тогда я встретила тебя у калитки. Ты не отвлекся, а просто отпустил меня?

— Нетрудно это понять, да? — усмехается охотник.

Трудно. Я вспоминаю каждый день последних шести лет и чувствую, как меня начинает трясти.

— Мог бы и сказать. Ты обрек меня на скитания, нищету, голод и постоянный страх.

— Над миром сетью раскинута магия. Каждое мое действие, каждое мое слово было бы донесено стражами до короля. Я спасал тебя, но не собирался делать это ценой своей жизни.

— А здесь? — Я смотрю на него непонимающе.

— Саара — свободная земля, так же, как и тайга в Уланрэе. Король не властен над ней. Аяна, когда мы покинем пустыню, я превращусь в того, от кого ты бежала. Ясно? Делай что хочешь, спасайся как можешь, я дам тебе возможность уйти. Но беги к уланрэйской тайге.

Я подбираю под себя ноги, сжимаюсь и киваю. Слова ищейки все еще кажутся мне идиотской шуткой, но я начинаю прислушиваться внимательнее.

— Это далеко, — продолжает охотник. — Для начала ты должна попасть на территорию бывшего Кирына, пересечь его до южной границы и уже оттуда занырнуть в тайгу. Она занимает тридцать тысяч квадратных километров, найти тебя в ней — все равно что искать иголку в стоге сена. То есть практически невозможно. Как жить там — разберешься. Другого выбора нет.

— Сдаться, например? — Я грустно улыбаюсь и морщусь от боли: сухие губы трескаются.

— Можешь и сдаться. — Голос ищейки дрогнул. — Но я бы хотел знать, что ты жива.

Я почему-то верю ему. Может, потому, что вымоталась? Я и продавцу в лавке артефактов поверила из-за усталости и глупой надежды на чудо. Поднимаюсь на нетвердых ногах и позволяю ищейке взять меня за руку.

Хочется пить и спрятаться от песка, но в то же время я понимаю, что, как только мы выйдем из пустыни, я снова окажусь зайцем, за которым гонится голодный волк. Поэтому я не спешу, шагаю медленно, наслаждаюсь временем, когда мне не нужно думать, что за мной идет охотник. Он рядом и так же, как и я, боится казни.

У него была тысяча возможностей поймать меня и отвезти в столицу, но я каждый раз ускользала. Как я наивно думала — потому что я хитрее. Надо же быть такой дурой!

Когда впереди виднеется что-то похожее на жилые дома, я сбавляю шаг еще. Не хочу. Не хочу!

— Иди ко мне. —