Рассвет Ив (ЛП) - Годвин Пэм

Я прикоснулась к губам. Свекла. Потом я дотронулась до его руки. Ни намека на красный цвет в поле зрения.

— Как долго ты сможешь обходиться без крови?

— Зависит от обстоятельств, — Салем высунул язык и лизнул кончик моего пальца.

— От каких? — я отдернула руку и поерзала у него на коленях.

— Физические нагрузки. Потеря собственной крови. Секс.

Мне вдруг захотелось отпрянуть, но это нелепо, учитывая мое жадное любопытство к теме разговора.

— Секс?

— Я не могу трахаться, не кусаясь.

— Не можешь? — я прищурилась. — Или не станешь этого делать?

— Не могу. Я безукоризненно контролирую свой аппетит. Кроме тех случаев, когда я чувствую запах крови, — его голос упал до вибрирующего грохота. — И во время секса.

Я посмотрела на свою раненую ногу, покрытую мехом, и вернулась к нему.

— Ты осушаешь своих… подружек по траху?

— Никогда.

Значит, один глоточек? Так мои отцы питались друг другом. В уединении их спальни. Я сморщила нос при мысли о них в пылу страсти. Ни одна дочь не хочет иметь такого образа своих родителей.

Благополучно убив свое возбуждение, я поднялась на ноги и размяла шею.

— Хочешь устроить спарринг?

Мне нужно было держать свои навыки отточенными, а ум сосредоточенным, потому что в конце концов мы выберемся отсюда, и когда мы это сделаем, это, без сомнения, будет борьба не на жизнь, а на смерть.

— Спарринг? — на лице Салема появилась дьявольская усмешка. — Готова ли ты выплакать свои прелестные глазки от поражения?

— Пфф, — я встряхнула руками и размяла их. — Тебе конец.

Он склонил голову набок, улыбаясь.

— В каком мире, по-твоему, ты можешь победить меня?

— В мире крутых женщин, любовничек. Я устрою тебе экскурсию, — я погрозила ему пальцем. — Давай вставай.

Наш спарринг продлился пять минут, и я была уверена, что он дал мне эти минуты из соблазняющих глубин своего сердца. В дураках осталась я сама, потому что в тот момент, когда он решил закончить спарринг, я оказалась грудью вниз, мой нос вмяли в бетон, а мои руки оказались зажаты за спиной. Он даже не вспотел, когда я промокла до нитки. В этом смысле Салем был таким же, как мои отцы. Они никогда не давали мне выиграть.

Но это был продуктивный способ скоротать время. Поэтому в течение следующих нескольких дней мы часто устраивались спарринги. Мы также тренировались. Качание пресса, выпады, приседания. Салем находил огромное удовольствие, используя мое тело, чтобы делать отжимания и сгибания рук, при этом выпендриваясь.

Еду подавали по расписанию, каждые десять-двенадцать часов. Каждый раз мы экспериментировали с его венами, проверяя, как они трепещут под моей рукой и тянутся навстречу моим движениям. Салем казался расстроенным тем фактом, что я видела ту его часть, которую он не мог видеть. Он так и не получил свою фляжку с алкоголем, а наши похитители никогда не разговаривали и не показывались. Как будто мы пребывали в заключении у призраков.

Мы каждый день принимали душ и стирали обрывки одежды уменьшающимся куском мыла. Я использовала брусочек экономно, беспокоясь о неизбежности того, что мне нечем будет мыться. Это было такое несущественное беспокойство в схеме вещей. Но, будучи запертым в бетонной комнате, человек начинал мучиться от всякого дерьма.

Салем думал об убитых им детях-гибридах с горечью, но без сожаления. Он был задумчив и любопытен, делясь своими предположениями о том, что они пришли из заведения для воспроизведения потомства, в которое я проникла в тот день, когда меня схватили. Это имело смысл. Там не было ни младенцев, ни детей. Они должны были уехать куда-нибудь — куда-нибудь недалеко, учитывая суровый климат Юкона. Например, в этот особняк.

Я часто говорила о матери Эдди, Ши, потчевала Салема историями о ее вспыльчивой натуре. Она была лучшей подругой моей матери и воспитывала меня как свою собственную. Я любила ее так же, как любила ее сына — глубоко и безоговорочно. Мое настроение омрачалось, когда я думала о Ши, Эдди и моих отцах, но Салем, казалось, всегда замечал это, переводя разговор в более светлое русло.

Мы много спали. Холод подземелья преследовал нас под шкурами, наши тела прижимались друг к другу, ища тепла. Спать с ним в таких интимных объятиях было адом для моей эмоциональной стойкости. Я поддерживала эти стены недоверия, чтобы защитить себя, но час за часом, день за днем, Салем втискивал свою сексуальную сущность в трещины моей разрушительной защиты.

Я винила в своей слабости его власть над моим телом. Салем знал, как целовать меня, прикасаться ко мне и сводить с ума от желания. Он доводил меня до оргазма каждый час бодрствования, как будто это была его единственная миссия в жизни. Мы принимали душ. Мы ели. Потом его рот снова оказывался на мне. Но он не трахал меня, сколько бы я ни умоляла. Это было озадачивающим, неожиданным и чертовски раздражающим.

Это погрузило меня в задумчивый поток самоанализа. Если я вычеркну из уравнения секс и плен, что я буду чувствовать к нему? Я провела много времени, колеблясь между тем, чтобы быть предвзятой, непредвзятой, и посмотреть на это под миллионом разных углов. Но на самом деле Салем мне нравился. Я определенно стала зависеть от его компании. Еще более тревожным было то, что я поняла, что забочусь о нем на ужасающе душевном уровне.

— Чего ты ждешь? — спросила я десять дней спустя.

Десять дней — это наша оценка, основанная на количестве картонных лотков, скопившихся под раковиной.

Салем стоял передо мной, опустив голову и твердо глядя мне в глаза. Плечи расправлены, руки опущены по бокам, его поза была мощной и яростной, а лицо выражало десять оттенков самодовольства после того, как он только что надрал мою задницу в поединке по борьбе.

— Я знаю, что ты хочешь меня, — я обошла его по кругу, тяжело дыша и запыхавшись. — Ты уже десять дней тверд как скала, — я остановилась перед ним и уставилась на неизменную эрекцию в его штанах. — Что это дает?

Он ухмыльнулся.

— Мы, наверное, умрем здесь, — я уперла руки в бока. — Я не хочу умирать девственницей.

Я говорила как сумасшедшая. Так вот что делает с людьми безделье? Я сходила с ума?

— Этого не случится, — он сложил руки за спиной, пристально глядя на меня.

— Не случится чего? Я не умру здесь? Или я не умру девственницей?

— Ни того, ни другого.

Та же песня, под которую мы танцевали целыми днями. Я отвернулась и сердито посмотрела на стальную дверь. Всю прошлую неделю я закатывала вопящую истерику с красочными оскорблениями всякий раз, когда дверь открывалась. Я была готова произнести еще несколько вульгарных, но очень искренних слов в адрес наших похитителей.

— Когда у тебя следующий месячный цикл? — спросил Салем у меня за спиной.

Черт возьми.

— Беременность? — я резко повернулась к нему. — Так вот о чем ты беспокоишься?

— Отвечай на вопрос.

— Даже не знаю, — я провела рукой по волосам. — У меня нерегулярный цикл, но обычно это происходит раз в два-три месяца. У меня, наверное, есть месяц до следующего, — бл*дский ад, неужели я все еще буду здесь? — А что?

— По двум причинам. Во-первых, у тебя будет идти кровь, а запах… — его глаза сверкнули. — Я не смогу себя контролировать. Во-вторых…

— Подожди. Отмотай-ка назад. Что происходит, когда ты теряешь контроль? Поконкретнее.

— Если у тебя идет кровь между ног? — он шагнул ко мне, его взгляд опустился на мои внезапно ставшие слишком короткими шорты. — Я начну оттуда. Лизать. Сосать. Кусать.

Я отшатнулась, разинув рот.

— Потом я пососу одну из этих пухлых жилок на твоей нежной шее, — он сделал еще один шаг, и его клыки выступили между зубами. — Я не осушу тебя, даже близко нет. Но я определенно буду трахать тебя до тех пор, пока ты не лишишься способности ходить.

В горле у меня встал комок.

— А минус всего этого?

— Вторая причина моего вопроса о твоем цикле. Я никогда не становился отцом ребенка. Я даже не знаю, фертилен ли я, — Салем прижал меня спиной к стене и обхватил руками за талию, чтобы стиснуть ягодицы. — Что ты чувствуешь при мысли о том, чтобы подарить им ребенка? — он кивнул на дверь.