Рай с привкусом тлена - Светлана Бернадская

— Он защищал меня и поплатился за это жизнью, — Вель уже не способна управлять голосом, тот предательски дрожит, и я готов поклясться, что сейчас ее душат слезы. — А ты… ты… Как же мне теперь стыдно! Я верила тебе, верила в твои чувства… Верила, что Габи и Сандро тебе не безразличны… Боже мой, как же я была глупа и слепа!

— Ты не глупа, Вель. Я люблю тебя. Люблю Габи и Алекса. Тебе ли не знать, ведь это мои дети! Плоть от моей плоти!

— Молчи! — шипит она, словно гадюка, которой наступили на хвост. — Или тебе мало смерти Диего? Ты хочешь после его кончины ославить на весь мир имя Адальяро? Хочешь покрыть позором и мое имя, рассказав о бастардах?

— Ничего такого я не хочу, не говори глупостей, — морщусь я от досады. — Я всего лишь хотел сказать, что желаю Габи и Алексу только добра.

— Я уеду отсюда, — ее голос стихает до шепота. — Господи, ведь теперь я свободна! Я могу уехать на север, к дядюшке, подальше от этого безумия…

Меня охватывает необъяснимый страх — я не готов был услышать такие речи.

— Ты не можешь, — мой голос опять звучит жестко. Жестче, чем мне бы хотелось на самом деле. — Ты нужна здесь, в Кастаделле.

— Кому? Зачем? Изабель ненавидит меня. Я принесла смерть мужу и разрушение городу… Что ждет меня здесь?

— А что ждет тебя там, на севере? — страх заставляет меня говорить резче и громче. — Ты была единственной дочерью своего отца. Если я правильно помню, в Аверленде наследство не передается по женской линии. А значит, имущество и титул твоего отца перешли к твоему дяде.

— Он… никогда не предаст меня и не лишит помощи!.. — через силу выдыхает она.

— Не лишит, — соглашаюсь охотно. — И даже радушно приютит, я в этом уверен. Но что потом? Новое замужество? Позволят ли тебе выбирать, Вель? Тебе, вдове с двумя детьми? Нет, тебя поскорее спихнут с рук и вытолкают замуж за того, у кого кошелек поувесистей. И едва ли твой новый жених будет молод и смазлив, как твой покойный красавчик. И что тогда будет с детьми? Неужели ты думаешь, что твой будущий муж, кем бы он ни был, станет любить их, как родных? Передаст им свое наследство? Нет, он потребует от тебя новых детей, родных, а Алекс и Габи навсегда останутся изгоями… Ты этого хочешь?

— Но… но…

Она не находит слов. Теперь я всем телом ощущаю охвативший ее ужас и ненавижу себя за это. Но мысль о том, что она уедет и навсегда покинет меня, забрав детей, вонзается в сердце острым ножом, приводит в слепое отчаяние. Добивая ее, я добиваю самого себя, но у меня нет иного выхода.

— А здесь, в Кастаделле, Алекса ждет блестящее будущее, — вкрадчиво напоминаю я. — Он наследный сенатор, Вель. Ты хочешь отнять у него это? К Габи со временем будут свататься самые уважаемые женихи города… Ты готова забрать будущее у своих детей, Вель? У наших детей?

— Замолчи, — она прижимает ладони к ушам.

Я позволяю ей отдышаться, прийти в себя, осознать услышанное, и по мере того, как меняется выражение ее лица, мучительное оцепенение понемногу начинает отпускать меня самого.

— Чего ты хочешь от меня? — наконец спрашивает она и бессильно опускает руки.

Мой язык касается пересохших губ. Невыносимо хочется приблизиться к ней, обнять и крепко прижать к себе. Но ведь она не позволит, оттолкнет…

— Нам следует продолжить нашу борьбу, Вель. Восстание — это только начало. Я не могу допустить, чтобы освобожденных людей снова поработили. Ты должна мне сказать, что на уме у сенаторов. И должна убедить их, склонить к мысли о том, что назад дороги нет.

— Что ты задумал? — вместо ответа спрашивает она. — Что ты намерен делать дальше? Они говорили, что вскоре столица пришлет регулярные войска, и восстание подавят. Ты и правда готов к этому?

— Готов, — зло усмехаюсь я. — Если потребуется — мы примем бой и будем драться до последней капли крови.

— Ты безумец. Ты готов идти против всего мира? С горсткой голодных, оборванных людей?

— О, поверь, Саллида — это еще не весь мир, Вель! Я уже отправил посланцев в Лиам, к горцам, в Баш-Хемет и в Дескари. Я надеюсь, что на нашу сторону встанут пустынные кочевники и поселения южных провинций — откуда алчные саллидианцы без зазрения совести угоняли людей в рабство. Я намерен даже вести переговоры с пиратами… Да, я знаю, что отмена рабства в Саллиде для них невыгодна, это делает невозможным получение барышей от работорговли. Но если я пообещаю им открыть беспрепятственный проход морем вдоль южного побережья Саллиды и Дескари к южным берегам Халиссинии… Там есть золото, Вель. Много золота и залежи алмазов. Пираты получат свой откуп и невольно помогут нам в борьбе с халиссийцами…

— Я вижу, ты хорошо подготовился, — голос Вель снова крепнет и мелодично звенит в тишине лунной ночи.

— Я пытался. Но ты… ты должна мне помочь с севером, Вель. Видят боги, я хотел бы отправиться в Аверленд лично, добиться аудиенции у короля и заручиться его поддержкой. Но у меня нет на это времени… За те два месяца, пока на север будет идти весть, а с севера помощь, я должен удержать Кастаделлу. Я хочу, чтобы ты написала дядюшке и попросила его…

— Как забавно, — прерывает она меня и невесело усмехается. — Ровно перед тем, как ты увел меня из Сената, то же самое говорил мне дон Гарденос.

— О, — выдыхаю я с невыразимым облегчением. — Значит, они…

— Не все они. Но дон Леандро готов попытаться. И… возможно, еще некоторые. Хорошо, я напишу. И буду исполнять свой долг в Сенате. Однако… не воображай, будто сможешь мною управлять, Джай. Да, у нас есть общее дело, и мы доведем его до конца, но я больше не доверяю тебе и не буду безвольной куклой в руках кукловода.

С этими словами она поворачивается ко мне спиной и уходит вверх по лестнице, давая понять, что разговор окончен. Мне ничего не остается, кроме как последовать за ней и проводить до поместья.

У ворот заботливо зажжены масляные лампы. Вун, старый прислужник, предусмотрительно открывает перед Вель калитку. Похоже, бедняга пока так и не осознал, что теперь он не раб, а свободный человек…

— Вун, прошу тебя как следует запереть ворота, чтобы с улицы