Пленница Кощея - Полина Змееяд

надежде, что вверх плыву, а не вниз погружаюсь, и вскоре носом ветер почуяла.

Открыла тут же глаза и огляделась. Кощей тут же меня за руку схватил и к берегу потянул. Выбравшись, я с трудом удержалась, чтоб не выругаться: подол сарафана простого, дорожного, намок, отяжелел и к ногам лип. Да некогда было сушиться.

Заглянула я в лодочку и проверив, что нет в ней никого, вслед за Кощеем по горной тропинке вверх направилась. Он здесь явно не впервые бывал: точно знал, куда ступать и с какой стороны острые скалы обходить, чтобы на самую верхушку поднялся: к маленькому ровному пятачку вокруг огромного ствола дуба.

Быстро одолели мы крутой подъем. Кабы не Кощей, я бы точно шею себе свернула, но он где поддерживал, а где чуть ли меня не тащил. Мог бы и бросить, но ни слова не проронил, когда под моей ногой снова камни с тропинки посыпались вниз по склону.

Когда выбрались мы на самое высокое место, я Милавушку заметила. К ней бросилась было, да как только она повернулась, замерла. Стояли они с Еремеем друг против друга, в руках девочки моей игла длинная стальная блестела, оба они ту иглу разглядывали.

У меня от ужаса аж сердце в пятки ушло. Глянула я на Кощея, он подобрался весь, напрягся, будто в бой собирался вступить, и руку к мечу потянул, к поясу пристегнутому.

Тут только заметили нас голубки. Милава выхватила из рук Еремея иголку да за его спину отпрянула. Еремей же тоже меч наготове держал — и где взял только, в нашей деревне отродясь такого оружия не водилось?

— Стойте! — крикнула Милава и иглу над головой подняла. — Коли подойдете — переломлю!

Я от страха не только замерла, но и сдалась, как мышка полевая, опасность почуявшая. Да и Кощей шагу вперед больше не сделал. Однако же и не испугался: руки на груди скрестил, насмешливо Милаву с Еремеем оглядел, да в глазах такая злость стояла, что казалось, все живое в камень может обратить.

Глава 29

— Вот, значит, как, — заговорил Кощей, голос его был прям и холоден, как лезвие меча. — Жизнь тебе тут сохранили, кормили-поили, обучали редкому ремеслу, и вот как ты меня благодаришь. Верни-ка иглу в сундук, коли хочешь, чтобы все руки-ноги у тебя на месте остались.

Я от страха похолодела, и сама не знаю, чего испугалась больше: того, что Милава пострадает, или все ж того, что не выдержит и иголку переломит? Как подумала, что с Кощеем что-то случится может, чуть чувств не лишилась от ужаса, но себя одернула. Не время и не место сопли распускать, вдруг моя помощь понадобится?

— Доброта твоя для меня хуже смерти! — выкрикнула Милава, иголку по-прежнему крепко в руках сжимая. И как она может так говорить, девка бесстыжая! Разве тому я ее учила? Разве для этого сказки рассказывала.

— Не пойдет она за тебя замуж! — вдруг молвил Еремей.

Мы с Кощеем переглянулись и на него уставились.

— Кто не пойдет? — спросил царь, от удивления аж грозность в голое растерял.

— Милава! — Еремей меч поднял и собой Милаву закрыл.

— Да с чего ты взял, что я к ней в женихи набиваюсь? — рассмеялся Кощей.

Еремей растерялся, Милава фыркнула то ли недоверчиво, то ли будто обиделась. А я на землю поглядела и только сейчас заметила, что корни дуба огромного, змеями извиваясь, подбираются к ногам Милавы. Защитник же ее стоит, уж чуть не по лодыжку в камень утопленный, будто сама земля острова его поглощает.

Сама я все то время, что они беседовали, мелкими шажочками к Милаве приближалась. То ли спасти ее хотела, то ли иглу отобрать — и сама еще не решила, но делать что-то ведь надо!

— А зачем же тогда… — Еремей на Милаву оглянулся, и в тот момент, как отвел он от Кощея взгляд, колдун взметнул вверх руку и провалился добрый молодец в камень по самую грудь, меч его о землю звякнул.

Милаву же корни дерева подхватили и вверх ногами подвесили. Заметила я, что вцепилась девчонка в иглу от страха, да так сильно, что поняла я — сломает! Бросилась я к Милаве, вцепилась в ее руки, а она пальцы сжала. Услышала я хруст, сердце мое удар пропустило, и так сильно я дернулась, что осталась игла в моих руках. Хотела отскочить, но девочка моя так жалобно глядела, что сердце кровью облилось.

— Неужто ты, нянюшка, меня бросишь, — говорит, и губки алые дрожат от слез подступающих. — Сломай иглу проклятую и спасешь нас всех, выберемся все вместе и горя знать не будем!

Опустила я взгляд на иглу, да заметила, что по ней трещинка тонкая бежит. Обернулась, а Кощей стоит, к камню привалившись, ладонь к груди приложил и дышит тяжело.

— Нянюшка, скорее! — крикнула Милава и слезами залилась.

Начали путы из корней ослабевать, Еремей уже одну руку из камня высвободил, меч схватил и лезвием к дереву потянулся, чтобы ударить посильнее и девку свою освободить. Я слова на Кощея глянула, он на меня смотрел — да такая тоска стояла в его глазах зеленых, что у меня слезы по щекам брызнули. Разве заслужил он такую боль, за что же мне его наказывать, за что убивать? Вспомнились руки сильные, и полет над лесом, и слова ласковые — «Скажи, чего хочешь, Ядвига, что угодно тебе подарю».

Сжала я иглу покрепче в том месте, где надтреснулась она, чтобы не сломалась вдруг, и к Еремею ринулась. Да только не успела: он со всей силы размахнулся, ударил по корням, они и ослабли. Милава на землю повалилась, но вскочила быстро и ко мне руки протянула.

— Если сама не хочешь, отдай мне иголку, у меня рука не дрогнет! — и добавила тише, взгляд жалобный на меня обратив. — Не предавай меня, нянюшка.

Только в этот раз я ее взглядам жалостным не поверила. Сжала иглу еще крепче в руках, назад отпрянула и, камешка под ногой не заметив, на землю повалилась. Милава тут же за меня налетела и попыталась иглу отнять, но я так крепко в нее вцепилась, что почувствовала, как острие в палец вонзается.

Глава 30

Пронзила меня такая боль, какой я раньше никогда не чувствовала. От руки по всему телу