Сошествие в Аид - Хейзел Райли

Аполлона. Она училась на третьем курсе биологии. Привлекла его внимание, и, очевидно, он не был ей безразличен. Они часто появлялись вместе на людях. Но судьба была не на их стороне. Никто из остальных Лайвли не одобрял эти… отношения, скажем так. Аполлон, однако, потерял голову от этой девушки, это читалось прямо на лице. Он смотрел на неё так, что у меня лично мороз шел по коже.

— Лиам, ты последовал за мной до туалета. От тебя у меня мурашки не меньше.

Он меня игнорирует и продолжает:

— В общем, всё выглядело нормально. Они обедали и ужинали вместе, за тем же столом в кафетерии, потому что братья не позволяли им садиться рядом. Всё выглядело… обычно, правда?

Я проверяю время. Почти десять.

— Да, Лиам, и что дальше? Что случилось?

— Было холодное декабрьское утро. Снег ещё не ложился на землю, лениво кружил в воздухе и таял, едва касаясь асфальта. Помню крик петуха вдали — явный знак грядущего несчастья. Простыни в моей кровати пахли свежестью, но я знал, что их пора стирать…

— Лиам! — срываюсь я.

— Ладно, прости. Хотел нагнать пафоса. Хочешь короткую версию?

— Да!

Он обиженно поднимает руки.

— Ладно, ладно. Успокойся. — Откидывает прядь с лица и продолжает: — В одно декабрьское утро Вайолет исчезла.

Я моргаю. Вот что он называет «короткой версией»?

— Исчезла?

— Её больше не было в Йеле, — уточняет он. — Кровать в общежитии — пустая. Шкаф — пустой. Она ушла из университета. И никто так и не узнал, почему.

Я подхожу к раковине, открываю кран и мою руки, лишь бы выиграть время и придумать рациональное объяснение.

— По-моему, ничего странного. Люди бросают учёбу. Поверь, у меня тоже были такие мысли.

Лицо Лиама отражается в зеркале — он не отрывает от меня взгляда.

— Нет, Хейвен, ты не понимаешь. Вайолет была умной, целеустремлённой, увлечённой. Она никогда бы не бросила. Можешь спросить у любого, кто её знал. Она не могла так просто уйти. Тем более из Йеля.

Я уже открываю рот, чтобы возразить, но тут до меня доходит, к чему он клонит. Руки застывают под струёй воды, капли стекают по коже.

— Лиам, ты намекаешь…

— …что она исчезла в плохом смысле, — шепчет он.

Я думаю о лице Аполлона. О его манерах. О том, как он не выдерживает зрительного контакта дольше трёх секунд. О его спокойном, мягком голосе.

— Это невозможно. Аполлон не…

Не сделал бы такого? Я знаю его настолько, чтобы утверждать это?

— Это просто слухи, — заключаю наконец. Вытираю руки бумажным полотенцем и кидаю в урну. — Вы относитесь к Лайвли как к каким-то чудовищам. Да, их игры глупые, унизительные, а иногда и опасные, но такие теории — это уже перебор.

Пора идти. Лиам это понимает. Он несколько раз проводит ладонями по лицу, словно устал от моей упрямости, и кивает.

— Решай сама, Хейвен. Но учти: Ньют не останется в стороне. И как его друг, я тоже не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Так что тебе придётся терпеть меня, Ньюта, Джека и Перси. Ясно?

Я киваю равнодушно, хотя внутри поражена его решимостью.

— Увидимся, Лиам.

Выхожу из туалета, пока он не добавил ещё что-нибудь. Но едва делаю шаг — и натыкаюсь на пару серых глаз. Хайдес стоит всего в нескольких метрах, держа в руках стопку бумаг.

— Привет, — говорю. — Я вовремя?

Он даже не проверяет часы.

— Да.

— Отлично. Тогда что…

В этот момент Лиам вываливается из туалета, запыхавшийся. Теперь Хайдес смотрит сперва на меня, потом на него, потом на дверь, и приподнимает бровь.

— Надеюсь, не то, о чём я думаю.

Лиам не понимает, что он имеет в виду. А я понимаю.

— Уверяю тебя, скорее уж мы там труп спрятали, — отвечаю.

— Привет, Хайдес, — здоровается Лиам, изображая уверенность, которой у него нет. — Как жизнь?

В ответ получает тяжёлый взгляд.

— Настроение как всегда, — бурчит Лиам и направляется к выходу, хлопнув меня по плечу.

Когда мы остаёмся одни, Хайдес будто развеселился, но скрывает это слишком плохо. Его взгляд прикован ко мне, но не сразу ясно, на чём он остановился. На лице у него мелькает улыбка — и тут же исчезает, будто случайно.

Он идёт вдоль ряда красных кресел, к сцене театра, не добавляя ни слова.

Я колеблюсь всего миг и следую за ним.

— Ну и что мне нужно сделать, чтобы доказать, что достойна попасть в твой клуб?

В одной руке у него телефон, другой он указывает на сцену:

— Поднимайся.

Я не заставляю себя упрашивать. Выхожу в центр сцены и останавливаюсь, скрестив руки на груди. Хайдес продолжает водить пальцем по экрану, потом гасит телефон и убирает его в задний карман джинсов.

— Импровизируй.

Я хмурюсь.

— Импровизировать?

Он разводит руки с самодовольной ухмылкой:

— Театр — это игра, притворство, импровизация, обман. Так что вот тебе испытание: я буду задавать тебе личные вопросы, а ты должна отвечать и правдой, и ложью. Когда — твоё дело. А я должен угадать, врёшь ты или нет. Если сможешь трижды заставить меня принять ложь за правду — ты в клубе.

Странно. И… заводит.

— Согласна. Но при условии, что играешь и ты.

Такого он явно не ожидал. Его тело напрягается, он склоняет голову вперёд и молчит. Потом вижу, как мышцы расслабляются.

— Ладно.

Хайдес делает глоток воды из бутылки на полу. Всё это время не отводит от меня взгляда. Допивает, ловко запрыгивает на сцену и подходит ближе.

Между нами остаётся два метра.

— Начнём с простого. Как тебя зовут?

— Хейвен. А тебя?

— Хайдес.

— Ложь, — заявляю. У меня это подозрение с того самого момента, как Ньют и остальные «представили» их мне: наверняка их настоящие имена другие. Или греческое имя — это лишь второе. — Бьюсь об заклад, у тебя есть второе, более обычное. Может, ты Антонио Хайдес Лайвли.

Его губы дрогнули, почти выдав улыбку, но он сдержался.

— Ты права. У нас у всех есть второе имя, не связанное с греческими богами.

— И какое твоё?

Он качает головой.

— Это не твоё дело. — Я открываю рот, но он меня опережает: — Нет, не Антонио, если ты об этом, — бросает с усмешкой.

Поднимает палец, не давая мне продолжить.

— Самое худшее, что ты когда-либо делала. Быстро.

— Я переспала с парнем, у которого была девушка, — выпаливаю под давлением.

Хайдес усмехается — жёстко, насмешливо.

— Правда. Ты выглядишь как та, что не держит себя в руках.

— Ложь, — поправляю, торжествующе. — Я прекрасно контролирую свою вагину, и уж точно она не