Драконофобия в контракт не входит (СИ) - Гусина Дарья

Я не поднимаю головы, продолжая сосредоточенно слюнявить кончик пальца и тереть трещинку с въевшейся копотью на коже ладони. За пять лет я выработала жесты, которые должны подтверждать мою не-от-мира-сего «легкую необычность».

— Соус с мускатным орехом был великолепен, — мачеха проходит к окну. — Меня даже посетила мысль, не представить ли повара гостям. Но нет, разумеется, — мадам де Фасино окидывает меня взглядом и снисходительно улыбается, — я же не хочу потерять уважение друзей.

Этот монолог предназначен не для меня убогой. Это очередной акт утверждения своей безоговорочной победы над жалкими людишками, что некогда осмелились противостоять великой чародейке: над моим отцом и мной. Странно. Отец мертв, я в глазах Ингрид — полная дурочка, потерявшая рассудок в «результате трагических событий». Перед кем она вечно так выпендривается? Да плевать! С тех пор, как я задумала побег, эта женщина для меня — всего лишь досадное препятствие, с которым, увы, нужно считаться. Я могла бы ее убить, но не буду. Я не она.

Мачеха подходит к столу, на котором я сижу, болтая ногами, и берет меня за подбородок. Заставляет посмотреть ей в глаза.

— Тебе семнадцать. А ты играешь с крысами.

Сколько презрения в голосе. Сердце замирает. Нельзя, чтобы во взгляде у меня мелькнула хоть какая-нибудь реакция. Госпожа де Фасино до сих пор подозревает, что я притворяюсь, и время от времени устраивает провокации. Она всегда настороже — змея, готовая атаковать раньше, чем опасность станет явственно видна. Мне приходится балансировать на лезвии бритвы. Я жива, пока мачехе нужна моя подпись, однако если риск станет слишком велик, страх победит жадность и я умру.

— Крысы милые! — я расплываюсь в улыбке. Я дурочка, девушка, застрявшая в своем детстве, но переигрывать нельзя, иначе меня удалят с кухни, я потеряю доступ к еде и не смогу подкармливать свою «свиту». Грань тонка. Я играю в опасную игру. — Но у них грязные шубки, — надеваю на лицо выражение глубокой озабоченности, глубоко «задумываюсь», — им нельзя на кухню. Нет-нет! Им сюда нельзя!

— Рада, что ты это понимаешь, — Ингрид кривит свое прекрасное лицо. Она все еще невероятно красива и, ходят слухи, умела в постельных утехах. Ах, папа! Ты тоже тогда попался, увы. — Мойся почаще. Ты ела?

— Я всегда ем, — улыбаюсь я. — Было вкусно. Нужно еще пряных трав, они почти закончились.

— Отдай распоряжение Кларе, пусть закажет в лавке.

— Хорошо, матушка. Крысы милые, но я не пускаю их на кухню. Мы играем в прятки внизу. Это весело.

Мачеха кивает и идет к двери. Я выдаю ей вслед свое «коронное»:

— А папа скоро вернется?

Змея оборачивается, милостиво улыбается:

— Скоро, детка, скоро.

Дурацкий сон. Приснился под утро, и все как будто наяву. Не знала, что в памяти всплывут такие подробности, а ведь тот разговор был вполне заурядным. Уф! Сколько ни пытаюсь стереть эти воспоминания, они все равно возвращаются.

Маг сожрал вчерашнюю рыбу, зато притащил на кухню маленького осьминога и моток водорослей, тех самых, с которыми нас «познакомил» Петенька. Похоже, на завтрак у нас будет нечто экзотическое. Я положила в рот кусочек водоросли, прожевала. Не сказать, что очень вкусно, но если выбрать молодые побеги, то можно будет подкрепить организм полезными волокнами, белками и микроэлементами.

Посмотрела в окно на кухне и фыркнула. Петр и Петенька носились по берегу: уморт убегал, Ракитников его догонял. В пасти нежити болтался какой-то предмет, Петр пытался его отобрать. Тряпка? Петенька драпал на удивление быстро, потом останавливался, ждал мага, позволял ему приблизиться… и снова давал стрекоча. Вот же… шальные!

За эти дни магу явно полегчало (этой ночью, правда, пришлось встать и напоить его отваром от ломоты в костях, а то из-за его жалобных стонов мне снились пытки в темнице), но с поездкой в поселок мы решили повременить.

Меня что-то беспокоило. Неясная мысль тыкалась в голову. Моя мысль? Непохоже. Ах да, я хотела «поговорить» с чайками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я выбрала птицу и послала ее за холм. Долго вглядывалась в неясную картинку, пытаясь понять, что происходит в Нижних Поглядах. Чайка сопротивлялась, и я ее отпустила. После магии акциатто в голове остались отголоски чужого разума. Чего боялась эта птица? Куда рвалась? Черт! Не может быть! Опять?!

Я выскочила на берег и заорала:

— Внутрь! Быстро! Идет новый сход!

… — Черт! Черт! — выругался маг.

— Зато у нас есть дрова, — меланхолично отозвалась я с другой стороны печи. Подумала и добавила: — И осьминог.

— Я пытаюсь вспомнить канон, и от этого голова начинает трещать, — пожаловался Ракитников. — Но это ведь ненормально, да? Два Роя подряд…

Для меня и один Рой — ненормально. Ненормально сидеть у огня и осознавать, что все это: ветер, снег, мгла, белые тени в ней — живое.

— … а второй… я засек время — двадцать три минуты до первого удара. И ударов уже было пять. Вот, шестой.

Маяк содрогнулся. Надеюсь, здание выдержит. Будут ли еще сходы? Мы, двое людей и нежить, за несколько дней успели создать здесь иллюзию стабильности. И даже строили планы. Люди так наивны. Один удар стихии — и понимаешь, насколько ты хрупок. При этом живот требует еды. Война войной, а ужин по расписанию.

— Есть хочу, — сказала я, прижимаясь спиной к теплой стене. — Как готовят осьминогов? А если на палочку и в огонь? Сойдет?

— О! Кстати! Чуть не забыл!

Петр отвлекся от мысленных потуг и осторожно поднялся. Аккуратно прошел на кухню, посматривая наверх и прислушиваясь. Петенька тоже вздрагивал, глядя на потолок, прижимал кожистые уши и костистый хвост. Я встала и подошла к винтовой лестнице, стараясь уловить подозрительные звуки. Много чего подозрительного уловила: скрежет, вой ветра, сухие раскаты грома. И чей-то шепот, кажется, бр-р-р…

Первое правило выживания во время Роя — не подходить к окнам. Чем дальше от огня и тоньше стена между человеком и метелью, тем сильнее желание выйти наружу, с ликованием отдаться стихии… чтобы быть сожранным.

Уморт с напряжением следил за моими перемещениями по залу:

«Далеко. Вернись».

«Что, Петенька?»

«Опасность. Нежить. Огонь — защита».

Я поспешила вернуться на место.

— Сюрприз, — с довольной физиономией сообщил вернувшийся с кухни Ракитников. — Твой питомец кое-что откопал из-подо льда на берегу.

В руках Петра была сумка из сыромятной кожи, которую издали я приняла за тряпку. С такими обычно ходят охотники и вольные маги. Ракитников высыпал содержимое торбы на пол. Бумаги (заметки с причудливыми схемами), карта прибрежной зоны, крошечный радиоприемник — все это промокло и было безвозвратно испорчено, зато по полу с грохотом раскатилось несколько консервных банок. А еще в ней нашлись пакетики с крекерами, вяленым мясом и сушеной картошкой. Под занавес, запутавшись в рваной подкладке, из сумки высунула горлышко бутылка дешевого бренди. Жизнь тут же перестала казаться столь унылой.

Петеньке пришлось довольствоваться осьминогом, а мы с магом набросились на крекеры и тушенку.

— Угм-м-м… по стаканчику? — смачно жуя, вскинулся Петр. — Напиток, конечно, дрянь, но это лучшее, что могло случиться с нами сегодня.

— Не-е-ет, — со смешком протянула я. — Я, пожалуй, воздержусь. С зеленым змием не дружу.

— Петенька, ты слышал? — маг с хрустом повернул крышку. — Она что-то там имеет против змеев. Я бы на твоем месте оскорбился. Давай просто радоваться жизни, пока это возможно, Синтия. Держи, — перед моим носом возник доверху наполненный стаканчик. — Что тебе сделается с одной стопки-то?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Глава 12

Глава 12

Синтия

— Мне нельзя пить. Я становлюсь дикой, неуправляемой и… откровенной.

— С удовольствием на это погляжу.

— Ой, аж глазки загорелись, — саркастично протянула я. — Под откровенной я имела в виду откровенное мнение, а не… иную откровенность. Ты точно хочешь услышать всю правду о себе?