Варвара Варкун - Ноктюрн цвета морской волны

— Что случилось?

— Пока ничего. Но случится. Скорее всего, сегодня.

Встретив недоуменный взгляд, старик пододвинул ветхий блокнот.

— Открой последнюю страницу.

Старая бумага сопротивлялась, и Виктору потребовалось некоторое время, прежде чем он прочитал короткую запись. Сегодняшнее число. Судя по блокноту, написанное давным-давно.

— Что это?

— Это… Как тебе сказать? Однажды мы с женой договорились написать день смерти друг друга. Мы загадали: если сойдется, значит, умрем в этот день вместе, даже если придется помочь старухе с косой.

— Странные игры.

— Мы были молоды и любили. Тогда это казалось чем-то очень важным.

— И теперь ты думаешь, что умрешь сегодня?

— Уверен. Эту дату написала она. А на первой странице — написанная мной. Именно в тот день она и умерла. Как видишь, я не ошибся…

— Она покончила с собой?

— Нет, просто не проснулась… У меня просьба: ты бы не мог передать вот это…

Он достал из кармана жилетки золотой медальон на тонкой цепочке и раскрыл его.

— У меня есть дочь. Мы не разговаривали с тех пор, как умерла Анна. Здесь — вся наша семья. Счастливые. Возьми. Не хочу, чтобы утилизаторы забрали.

— Я передам. Где ее найти?

— Она дежурит на Северном кордоне. Там, где лес наступает на город… Ее зовут Светлана. А сейчас иди. Мне надо побыть одному.

Виктор сжал в кулаке медальон, ладонь обожгло, и что-то острое кольнуло в груди. Не говоря больше ни слова, он вышел. А старик остался сидеть над раскрытой коробкой, перебирая бумаги и разглядывая фотографии.

— Что вы сказали?

Доктор оторвался от экрана. Ирэна вдруг обратила внимание, какое у него некрасивое лицо — широкие скулы, слишком густые черные брови. И глаза странные: один — карий, а другой — голубой. Как только она не заметила этого раньше?

— Извините, Ирэна, я смотрел последние данные…

— Я мешаю?

— Уже нет, так что вы спрашивали?

— Почему у него такая странная модель поведения? С чего бы это?

— Ну, здесь как раз все понятно. Он часто думал о том, что если все семьи будут как ваша, то через пятьдесят лет человечество вымрет. А потом, когда психика не выдержала, он ушел в будущее. Придуманное им самим. Чтобы спасать человечество.

— Значит, только я одна виновата?

В комнате повисла тишина.

— Доктор, не молчите! Скажите, что-нибудь!

— Он вас очень сильно любил. Безумно! Наверное, часто ждал с работы с цветами, и ужинать без вас не садился?

— Да. А меня зачастую хватало только на то, чтобы провести ладонью по его щеке, принять душ и рухнуть в кровать.

— А он ковырялся в тарелке с остывшей едой, потом прибирал стол и с надеждой, что завтра ему повезет больше, тихо ложился рядом, боясь потревожить ваш сон.

— На диван.

— Что, простите?

— На диван в гостиной ложился, чтобы не разбудить меня.

Они замолчали. На этот раз тишину нарушил доктор.

— Мы что-нибудь придумаем. Но нужно время. Наберитесь терпения, Ирэна.

— Доктор, уже прошло два месяца, но ничего не меняется. Может, нужно еще подключить кого-нибудь? Может, еще нужны деньги? Не стесняйтесь, говорите!

— Нет, не нужны. А чем вам так хуже? Только разве что ужина дома нет. Но вам ведь не привыкать к кафе?

Ирэна не обижалась. Все справедливо. Хотя мог бы быть помилосерднее, врач все-таки, хоть и психиатр.

— Знаете, доктор, мне всегда казалось, что такая жизнь с моей бесконечной работой — явление временное. Вот стану старшим менеджером филиала, и все изменится. Сейчас тоже думала: вот еще полгода, ну, год максимум, стану руководителем региона, и все будет по-другому. Пусть подчиненные работают, а я в шесть часов домой, уикэнд за городом, отпуск в Австралии, чтобы никто не достал. А сейчас поняла, что все это несбыточные мечты. Химера, ловушка цивилизации. Так и буду всю жизнь гоняться за перспективой, должностью, новыми деньгами. А жизнь уйдет! И детей может не быть никогда.

— Ирэна, но это ваша жизнь. Вы выбрали ее сами.

— Да, и теперь понимаю, что была полной дурой. Чтобы понять, как мне дорог Виктор, ему нужно было попасть в психушку.

— Вы это серьезно?

— Да, и детей хочу! Не просто детей вообще, а конкретно от Виктора.

Доктор внимательно смотрел в глаза Ирэне, словно пытаясь проникнуть взглядом в ее мозг.

— Тогда… — он сделал продолжительную паузу, будто взвешивая все за и против, — тогда я, наверное, смогу помочь вам.

— Он вспомнит меня?

— Нет, это невозможно. Он вспомнит все до момента встречи с вами. И забудет то, чем живет сейчас.

— И что?

— И все. Вы ведь на шесть лет младше мужа?

— Да.

— Вычеркнем четыре года вашей совместной жизни, которые привели его в нашу клинику, и будете моложе только на два!

— Вы думаете…

— Не напрягайтесь, это произойдет не завтра, а через две недели. Я успею все подробно объяснить. Просто вы опять случайно встретитесь, и он не будет ничего помнить о четырех последних годах своей жизни.

— А вдруг… — Ирэна была явно смущена, — я не понравлюсь ему? За эти четыре года я так постарела…

Доктор опустил взгляд к одетой по случаю жары короткой юбке Ирэны. Медленно поднимаясь вверх, он буквально пожирал ее глазами. И когда Ирэна, наконец, поймала его плотоядный взгляд, то чувствовала себя уже полностью раздетой. Кровь ударила в лицо, но врач уже смеялся, так заразительно, что она поняла, зачем он это сделал, и тоже засмеялась, но несколько смущенно.

— А вы и правда гениальный психиатр. Думаю, у меня теперь много лет не появится мысли, что кто-то сможет устоять передо мной. Сколько я должна за сеанс?

— Спасибо, что по лицу не съездили. Итак….

— Синее.

— Ты не права, зеленое!

— Синее.

— Ну, какое же синее? Абсолютно зеленое. Темно-зеленое.

— Синее. Спасибо, что не сказал изумрудное…

Ласковые волны накатывались на прибрежный песок и, негромко шурша, отползали назад.

— Это тебе спасибо.

Сочные малиновые губы Ирэны удивительно вкусны, если их запечатать долгим нежным поцелуем.

Неожиданно она вскрикнула и отстранилась от Виктора.

— Что это у тебя такое жесткое? — спросила Ирэна, ощупывая нагрудный карман рубашки.

— Не знаю, сейчас посмотрим!

Пальцы Виктора медленно разжались.

На ладони багровым огнем горел золотой медальон на тонкой цепочке.