Тахера Мафи - Разрушь меня

Ознакомительный фрагмент

Внезапный шорох дает понять, что мой сокамерник не спит.

Я оборачиваюсь, как будто меня поймали на краже продуктов. Такое случалось только однажды, и мои родители не поверили, когда я сказала, что это не для меня. Я сказала, что пыталась спасти бродячих кошек, живущих за углом, но они не поверили, что я настолько человек, чтобы заботиться о кошках. Не я. Никто. Не такой, как я. Они никогда не поверят в то, что я сказала. Именно поэтому я здесь.

Сокамерник изучает меня.

Он заснул в одежде. Он одет в темно-синюю футболку и брюки цвета хаки, заправленные в высокие черные сапоги.

Я одета в мертвый хлопок, спадающий на ноги, и легкий румянец на лице.

Его глаза изучают мой силуэт, и медленное движение заставляет мое сердце биться. Я ловлю лепестки роз, когда они падают на мои щеки, когда они плывут вокруг моего тела, когда они накрывают меня ощущением безопасности.

Я хочу сказать, чтобы он перестал на меня смотреть.

Хватит на меня смотреть, и держи свои руки подальше, и пожалуйста, и пожалуйста, и пожалуйста...

— Как тебя зовут? — Он склоняет голову набок.

Я сейчас в заторможенном состоянии. Я моргаю и восстанавливаю дыхание.

От его движения мои глаза разбиваются на тысячи осколков, которые рикошетят по комнате, захватывая миллионы кадров, миллионы моментов. Мерцающие изображения со временем исчезают, замороженные мысли парят в опасном, мертвом пространстве, которое ломает мою душу. Он напоминает мне кого-то, кого я знала.

Один резкий вздох, и я возвращаюсь к шокирующей реальности.

Больше никаких мечтаний.

— Почему ты здесь? — Я осматриваю трещину в бетонной стене.

Четырнадцать трещин в четырех стенах тысяч оттенков серого. Пол, потолок: все те же каменные плиты. Жалкая кровать, собранная из старых водопроводных труб. Маленькое окно: слишком толстое, чтобы разбить. Но я все равно надеюсь. Мои глаза расфокусированы и болят.

Палец лениво чертит путь по холодному полу.

Я сижу на земле, где пахнет льдом, металлом и грязью. Сокамерник сидит напротив меня, сложив под собой ноги, его ботинки слишком блестящие для этого места.

— Ты боишься меня. — Его голос не имеет формы.

Мои пальцы находят путь и сжимаются в кулак.

— Боюсь, ты ошибаешься.

Я могу лгать, но это не его дело. Он фыркает, и звук отдается эхом в мертвом воздухе между нами. Я не поднимаю голову. Я не отвечаю его пронзительному взгляду. Я ощущаю острый недостаток кислорода и делаю вдох. Знакомая тяжесть в горле говорит о том, что я научилась глотать.

Два удара в дверь возвращают мои эмоции на место.

Он мигом встает.

— Там никого нет, — говорю я ему. — Это всего лишь наш завтрак.

Двести шестьдесят четыре завтрака, а я до сих пор не знаю, из чего он. Он пахнет химией; этот бесформенный кусок приносят всегда. Иногда слишком сладкий, иногда слишком соленый, но всегда отвратительный. В большинстве случаев я была слишком голодна, чтобы заметить разницу.

Я слышу, как всего миг он колеблется перед дверью. Он открывает щель для наших меньших братьев, которых больше не существует.

— Дерьмо! — Он швыряет поднос через отверстие и, остановившись, отряхивает руку об рубашку. — Дерьмо, дерьмо. — Он сжимает кулаки и стискивает челюсти. Он обжег руку. Я бы предостерегла его, если бы он слушал.

— Ты должен подождать три минуты, прежде чем взять тарелку, — говорю я со стены. —

Я не смотрю на мелкие шрамы, украшающие мои маленькие руки, никто не научил меня избегать ожогов. — Думаю, они делают это специально, — спокойно добавляю.

— Так значит, сегодня ты со мной разговариваешь?

Он злится. Он моргает, а после отворачивается, и я понимаю, что он, скорее всего, смущен.

Он крутой парень. Сложно делать ошибки перед девушкой. Сложно показывать боль.

Я сжимаю губы и смотрю на маленькое стекло, которое они называют окном. Не так много животных осталось, но я слышала истории про птиц, которые летают. Может, в один прекрасный день я смогу увидеть одну. Истории настолько дикие, что в наши дни их слишком мало, чтобы поверить, но я слышала, как несколько человек говорили, что в последние годы видели летящих птиц. Поэтому я смотрю в окно.

Там будет птица сегодня. Она будет белая, с золотыми полосами в виде короны на голове.

Она будет летать. Сегодня там будет птица. Она будет белая, с золотыми полосами в виде короны на голове. Она будет летать. Там будет...

Его руки.

На мне.

Две ладони.

Два пальца меньше чем на секунду сжимают ткань на моем плече, и каждый мускул, каждое сухожилие в моем теле напрягается и связывается в узлы, которые стягивают позвоночник. Я молчу. Я не двигаюсь. Я не дышу. Может, если я не буду двигаться, это чувство будет длиться вечно.

Никто не дотрагивался до меня в течение двухсот шестидесяти четырех дней.

Иногда я думаю, что одиночество может прорваться сквозь кожу, а иногда не уверена, решат ли что-то плач, смех, крики и истерики. Иногда я отчаянно хочу прикоснуться к нему, чтобы почувствовать, будто в альтернативной Вселенной я падаю с обрыва и никто не сможет меня найти.

Это не кажется невозможным.

Я кричала в течение многих лет, и никто никогда не слышал меня.

— Ты голодна? — Сейчас его голос более низкий, немного обеспокоенный.

Я голодала двести шестьдесят четыре дня.

— Нет.

Это слово значит больше, чем сломанное дыхание, он избегает моих губ, и я оборачиваюсь, я не должна, но я это делаю, и он смотрит на меня. Изучает меня. Его губы едва приоткрыты, ноги сдвинуты набок, ресницы моргают.

Что-то ударяет меня в живот.

Его глаза. Что-то в его глазах.

Это не он, не он, не он, не он, не он.

Я скрываюсь от мира. Блокирую его. Резко поворачиваю ключ.

Меня поглощает темнота.

— Эй...

Мои глаза резко распахиваются. Два разбитых окна заполняют мой рот стеклом.

— Что это? — Ему не удалось изобразить скуку, скорее апатию.

Ничего.

Я сосредотачиваюсь на прозрачных квадратах между мной и свободой. Я хочу разбить этот мир вдребезги. Я хочу быть больше, лучше, сильнее.

Я хочу быть злее… злее… злее.

Я хочу быть птицей, которая улетает.

—Что ты пишешь? — Сокамерник снова говорит.

В его словах рвота.

Они раздражают мой желудок.

Этот лист бумаги - моя фарфоровая ваза.

— Почему ты не хочешь ответить мне? — Он слишком близко, слишком близко, слишком близко.

Никто никогда не достаточно близко.

Я всасываю воздух и жду, когда он уйдет из моей жизни, как и все остальное. Глаза смотрят в окна, в будущее. Обещание чего-то грандиозного, чего-то большего, безумное здание из моих костей, как объяснение моего бездействия, чтобы все не разрушить. Там будет птица. Она будет белая с золотыми полосами в форме короны на голове. Она будет лететь. Там будет птица.