Долина смерти - Карина Халле

обратно в дом, запереть двери и…

Внезапно раздаётся жуткий рёв, в котором слышится и ржание лошади, и нечто чудовищное.

Чёрное существо перепрыгивает через ограду с невероятной силой.

Оно в загоне вместе со мной.

Я открываю рот, чтобы закричать, но крик застревает в горле, душит меня.

— Обри!

Снова слышу своё имя, на этот раз меня зовёт Дженсен.

Поворачиваю голову и вижу, как он бежит ко мне от сарая, но когда я снова смотрю на лошадь, она уже совсем рядом, мчится на меня, опустив голову, обнажив белые зубы и глядя на меня жуткими ледяными голубыми глазами.

Как у младенца из моего сна.

Я снова вскрикиваю и пытаюсь отползти, но лошадь уже рядом, её холодный взгляд скрещивается с моим.

Оно хочет убить меня.

Лошадиная пасть с булькающим рыком открывается и закрывается, и существо бросается на меня. Я успеваю увернуться, и оно кусает меня за бок, зубы пронзают халат и вонзаются в кожу под ребрами.

Я кричу, но ветер уносит мой крик прочь, и я падаю на землю, успевая откатиться в сторону, прежде чем лошадь встанет на дыбы и ударит копытами рядом с моей головой. Поднимаю взгляд и вижу эти ледяные голубые глаза, и я понимаю, что это конец, сейчас оно лишит меня жизни.

Но внезапно оно фыркает, разворачивается и убегает в том направлении, откуда пришло.

— Обри! — кричит снова Дженсен, и в следующее мгновение он уже опускается на колени рядом со мной. — Ты в порядке?

— Да, — мне удаётся выдавить из себя, пока он помогает встать. — Нет. Может быть… — я смотрю на него снизу вверх, прижавшись к его тёплой груди, он быстро осматривает меня, а затем переводит взгляд обратно на лес. — Что, чёрт возьми, это было?

Он качает головой.

— Одичавшая лошадь.

— Скорее, бешеная гребаная лошадь, — говорю я ему. — Она меня укусила.

Взгляд Дженсена становится пронзительным, когда он снова смотрит на меня, и его глаза слегка расширяются от тревоги. — Укусила? Где?

— В бок.

— Черт, — ругается он. — Пойдем, надо, чтобы тебя осмотрели.

Он обнимает меня за плечи и ведёт к конюшне. Мне хочется сказать, что всё в порядке и я могу идти сама, но его хватка заставляет поверить, что именно он удерживает меня на ногах.

Мы добираемся до амбара, и он ведёт меня в офис, включает свет и прислоняет к стене, чтобы я не упала. Открывает ящик стола и достает аптечку, ставит её на стол и возвращается ко мне.

— Раздевайся, — говорит он.

Я в шоке смотрю на него, нахмурив брови от удивления и боли.

— Что?

— Мне нужно увидеть рану. Раздевайся, — его голос звучит как всегда грубо, а выражение лица — серьёзное.

Я пожимаю плечами, и, не заботясь о приличиях, стаскиваю кофточку через голову и бросаю её на пол.

На мне нет бюстгальтера.

Я стою абсолютно обнажённая, моя грудь выставлена напоказ, и соски моментально затвердевают от холодного воздуха.

И от его взгляда.

Он выглядит таким же серьёзным, как и раньше, но теперь в его глазах появился огонь, и даже его поза изменилась, словно он пытается казаться непринужденным.

Он прокашливается и подходит ближе, и его шаги эхом отдаются в комнате, несмотря на шум бушующей снаружи непогоды. Мое сердце бешено колотится в груди, и, думаю, дело не только в нападении бешеной лошади.

— У тебя синяки, — хриплым голосом говорит он. Останавливается прямо передо мной и неуверенно протягивает руку.

Он останавливается, совсем рядом.

— Знаешь, ты можешь прикоснуться ко мне, — говорю я ему, опьяненная выпивкой и окрыленная адреналином.

Он сглатывает, кадык заметно дергается, и снова тянется ко мне. Я слегка приподнимаю руку, когда он осторожно касается места возле моих ребер, где конь пытался вырвать кусок.

— Нормально? — спрашиваю я, запрокидывая голову, чтобы лучше рассмотреть. Метка ярко красная, с фиолетовыми пятнами, и жжет.

— Раздевающиеся женщины в конюшне? Да. Немного.

Я сердито смотрю на него, в то же время раздражаясь на себя из-за крошечной капли ревности.

Что с тобой не так, Уэллс.

— Но чтоб дикие кони нападали и кусались? — продолжает он. — Нет.

— Почему он это сделал?

— Не знаю, — говорит он, его голос становится еще тише и грубее. — Должно быть, что-то его напугало.

— Напугало? Казалось, он охотился на меня.

Он слегка опускает пальцы и замирает, одаривая меня взглядом, который я не могу прочитать. Взглядом, полным страдания.

— Тебе больно, когда я делаю так?

— Да.

Он снова сглатывает, смотря вниз.

— Но кожу не прорвал. Это хорошо.

— Ты беспокоишься об инфекции?

— Что-то вроде того.

Воздух в конюшне искрит между нами, и я прекрасно понимаю, что до сих пор стою здесь, с голой грудью перед его лицом. Судя по его напряженности, он тоже это осознает.

Не думая, хватаю его за руку. Она теплая. Я медленно поднимаю его руку все выше и выше, над ребрами, затем над моей грудью, пока он не обхватывает ее.

Он резко выдыхает, и я с трудом сдерживаю стон. Веду себя как сумасшедшая, но учитывая события этого вечера, возможно, это не самое безумное, что могло случиться.

Как будто так и должно было случиться.

— Обри, — шепчет он.

Я могу только смотреть на него, приоткрыв губы. Я хочу этого. Хочет ли он? Сильно?

Он сжимает мою грудь и грубо целует меня в губы.

Этот поцелуй, как вырвавшийся на свободу зверь, как та дикая лошадь, что теперь несется во весь опор. Он прижимает меня к стене, я вдыхаю воздух в его рот, и боль смешивается с удовольствием, все кружится.

— Ты уверена? — его голос хриплый, дыхание горячее.

— Да, — шепчу я и снова тяну его к себе.

Второй рукой он гладит меня по животу, залезает под резинку штанов. Пальцы касаются кожи над трусиками, и я стону прямо в его рот. Он целует, словно умирает от жажды, словно если не сожрет меня сейчас, то уже никогда. Дыхание сбивается, в голове туман, от того, как его рука опускается все ниже…

Я прижимаюсь к нему, подгоняя его стонами и вздохами. Он проскальзывает рукой под ткань, затем еще глубже, пока его пальцы не оказываются именно там, где они должны быть.

— Да, — стону я, изгибаясь, теряя себя полностью.

Я уже вся мокрая, уже хочу его до дрожи. Он стонет прямо в губы, глухо и дико, как будто из него вырывается зверь. Его большой палец касается моего клитора, и мир вокруг переворачивается, амбар исчезает, остается только густой туман ощущений.

Мои руки тоже не отстают, хоть и не такие умелые,