Пляска в степи - Виктория Богачева

держала на коленях голову дядьки Крута, а у того по губам и подбородку стекала белая жижа. Воевода хрипел, царапая ладонями доски.

Тотчас кликнули лекаря, отправили кого-то в городище за знахаркой. В шесть рук подняли воеводу с бревенчатого пола и перенесли в ближайшую клеть на лавку. Звенислава Вышатовна все поддерживала тому голову, словно боялась отпустить. Какой-то парнишка из местных накрыл ее плечи ладонями, увлек за собой, заставил отвернуться от воеводы. Взял ее за руки, принялся растирать их, согревая, и Звенислава, отойдя от испуга, заревела.

Горазд замечал все вокруг лишь самым краешком разума. Не отрываясь, он смотрел на воеводу. Бледного до синевы, с жижей на подбородке, с запавшими, налившимися кровью глазами, со вздувшимися на висках жилами. Кто-то принес и подставил под лавку ведро, перевернул дядьку Крута на бок, принялся расстёгивать пояс и рубаху. Прибежал встрепанный лекарь, следом за ним в клеть вошла княгиня Доброгнева.

«Князя нет, — отрешенно подумал Горазд. — Уехал поутру с Некрасом Володимировичем».

Лекарь велел снять с воеводы всю одежу, окромя порток, согреть воды, притащить тряпок да ведро поглубже. Пока он заваривал свои травы и вливал снадобья дядьке Круту в рот, из городища привели знахарку.

Она уже врачевала воинов, вспомнил Горазд. Строгая, гордая госпожа Зима. Она выгнала из клети всех зевак, чтоб не путались под ногами, оставила лекаря, притаившегося в самом углу, Горазда да пару крепких кметей. Ей хватило одного взгляда на воеводу, чтобы уразуметь, что приключилось.

— Держите его. Крепко! За руки и за ноги, — велела она и достала из своей корзины бутылек с чем-то омерзительно пахучим.

Дурнота подкрадывалась к горлу от одного лишь запаха.

— Давайте, — велела она, скручивая крышку бутылька.

Горазд вдавил в лавку плечи воеводы, один парень навалился на грудь, другой — стиснул ноги. Знахарка, подсунув ладонь дядьке Круту под шею, приподняла голову и поднесла бутылёк к губам. Тот закашлялся, подавился, задергался всем телом — лавка заходила ходуном.

— Держите! — прикрикнула на них знахарка. Она настойчиво вливала мерзкую жижу воеводе в рот до тех пор, пока в бутыльке не осталось ни капли.

— Переверните его и подставьте ведро, — велела госпожа Зима, отступив от лавки. Она утирала ладонью со лба пот.

Горазд едва поспел исполнить, как воеводу вывернуло. Он хрипел и стонал, и отроку уже помстилось, что не выдержит, умрет не от одной отравы, так от другой. Но дядька Крут сдюжил, хоть и обессилел совсем.

— Напоите его, — распорядилась знахарка и достала из корзинки второй пузырек. Еще три раза они держали воеводу, и госпожа Зима вливала в него снадобье. Еще три раза дядьку Крута выворачивало наизнанку, того и гляди — вылезут наружу кишки.

«Помрет, — всякий раз думал Горазд, кусая губы. — Как есть, помрет».

Когда воевода впал в забытье, знахарка остановилась и спрятала очередной пузырек в корзинку.

— Довольно, — велела она, подойдя к лавке. По-матерински нежно провела ладонью по лицу воеводы, убрала спутанные, мокрые волосы. — Теперь уж ты сам.

Кликнули челядь прибрать, унести грязные ведра да тряпки. Госпожа Зима опустилась на лавку напротив воеводы и подперла ладонью щеку. Дядька Крут едва дышал: тихо, неприметно вздымалась испещренная шрамами грудь. Горазд замер в дверях, глядя на него, будто завороженный.

— Кто нашел его? — спросила негромко знахарка.

— Княжна… — отрок запнулся и прочистил горло, кашлянув. — Звенислава Вышатовна.

— Приведи ее сюда, — велела госпожа Зима, и он послушно кивнул.

Слово знахарки обладало неведомой властью, заставляя беспрекословно подчиняться. Никто в тереме и не помыслил ей перечить: ни он сам, ни кмети, ни здешний лекарь! Даже княгиня Доброгнева вышла из горницы, когда ей велели.

Горазд бежал по двору, разыскивая Звениславу Вышатовну, когда дозорные со стен крикнули, чтобы открыли ворота: мол, возвращаются князья! Где в тот момент стоял, там и замер отрок, поежившись. Не ведает ведь еще ничего Ярослав Мстиславич про ближайшего воеводу своего.

Мальчишка вздохнул и потоптался на месте. Негоже прятаться от трудной участи. Он пошел к ним навстречу, принял у князя поводья и придержал коня, пока тот спешивался. Ярослав Мстиславич сразу почуял неладное. Шибко уж понурый у отрока был вид. Он развязал ремешки дорожного плаща и снял его, дождался, пока конюх уведет лошадей и посмотрел на мявшегося в нерешительности Горазда.

— Что? Говори же!

— Приключилось что? — к ним подошел Некрас Володимирович.

— С воеводой Крутом беда, княже, — выпалил Горазд. — Он жив! — поспешно добавил он, заметив, как переменился в лице Ярослав Мстиславич.

— Какая беда? — недоверчиво спросил Некрас Володимирович. Он словно не хотел верить, что кто-то мог учинить зло в стенах его терема. Под покровом его дома.

— Отведи к нему, — сквозь зубы велел Горазду Ярослав Мстиславич, и тот кивнул.

Втроем они пересекли теремной двор и вошли в небольшую клеть, где разместили воеводу, как раз когда здешний мальчишка-конюшонок привел к знахарке Звениславу Вышатовну. Горазд чуть не хлопнул себя по лбу от разочарования. Как увидел князя, совсем запамятовал, по какой нужде посылала его госпожа Зима. Но та молча на них поглядела и ничего не сказала.

Стоя в углу клети, она тихонько беседовала с княжной, расспрашивая ее, как нашла она воеводу, да что делала, а может воевода что-то успел ей шепнуть?.. Не видала ли подле него снеди какой?

Звенислава Вышатовна отвечала ей коротко и неохотно. А завидев вошедших князей, смутилась еще пуще прежнего и обхватила себя ладонями за плечи.

— Ступай-ка, дитятко. После договорим, — знахарка ласково ей улыбнулась, погладила по щеке и отпустила восвояси. Та и рада была выскользнуть из горницы прочь.

— Мой воевода в себе? — Ярослав Мстиславич опустился на одно колено подле лавки, где лежал дядька Крут. Он все пытался уловить его тихое-тихое дыхание. — Что с ним?

— Твой воевода ходит нынче по Кромке, князь, — отозвалась знахарка. — Счастье, что нашли его быстро.

Ярослав Мстиславич поднялся на ноги, потянул за ворот рубаху, словно ему не хватало воздуха.

— Отравили его, — госпожа Зима поглядела на воеводу. — Чем — не ведаю. Но травили крепко, насмерть.

— Его с умыслом отравили? Не сам? — переспросил Ярослав, также поглядывая на лежавшего в беспамятстве воеводу. — Не мог ненароком?

— С умыслом, — знахарка кивнула. — Нечем ему было в тереме самому отравиться, пусть даже и ненароком. Коли б княжна его сразу не увидала, был бы твой воевода уже мертв, князь, — добавила она, посмотрев ему в глаза.

— Я хочу знать, кто, — Ярослав Мстиславич повернулся сперва к Некрасу Володимировичу, а после — к Горазду.

Глаза у него были совершенно жуткие: мертвые, черные; словно разом ушла из них вся жизнь. Еще пуще побелел старый шрам на