Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана Змея

Меня передернуло. Знает ли Джай, как его собратья воспринимают готовящееся событие? Неужели и в самом деле такие, как этот неведомый мне Акула, хотят господской крови и смертей? Мне надо было срочно поговорить с Джаем.

— Успокойся, — я нашла в себе силы улыбнуться и положила ладонь на плечо мужчины, что продолжал преданно, по-собачьи, глядеть мне в лицо. — Я обязательно займусь этим. Только прошу тебя, молчи и никому не говори о том, что знаешь.

Он с готовностью закивал и снова облизнулся. Почему-то представилось, что с этих тонких темных губ капает свежая кровь, и я с трудом удержалась, чтобы не отдернуть руку.

— Вы накажете их, госпожа? — с надеждой в голосе спросил Зуб. — Вы скажете господину Адальяро?

— Предоставь это мне, — через силу улыбнулась я. — И ни о чем не беспокойся.

Зуб попытался напоследок расцеловать мне подол платья, но аркебузир, немедленно откликнувшийся на мой зов, вздернул его на ноги.

— Осторожней, — поморщилась я. — Отведи этого человека назад и передай Джаю, что я велю ему вернуться в поместье. И пусть не мешкает.

— Все сделаю, госпожа, — поклонился аркебузир и вывел раба наружу.

Я подошла к окну и настежь распахнула ставни, несмотря на хлещущий снаружи ливень. В комнате все еще остро ощущался чужой запах, и я хотела поскорей от него избавиться. Когда пришел Джай, я велела Сай спуститься вместе с Габи и телохранителем в столовую, чтобы девочку накормили перетертой молочной кашей, а сама плотно закрыла наружную дверь и рассказала Джаю все без утайки.

— Это правда? — спросила я его наконец.

— Что? — он поднял лицо, омраченное тяжкой думой.

— То, о чем говорил этот человек. Или, может быть, этот твой Акула. Вы хотите убить всех господ, что в тот день придут на Арену?

— Боги, Вель! — он раздраженно взъерошил короткие волосы на затылке. — Конечно же нет. Будет так, как я тебе говорил. Я не жажду крови и смертей, я жажду свободы угнетенным! Разумеется, с Акулой я поговорю — он не должен был распускать язык…

— Ты должен поговорить и с этим человеком, Зубом, — убежденно сказала я. — Объяснить ему, что к чему, чтобы он не боялся и не распускал глупые слухи… Святой Творец, а если бы он пришел не ко мне, а к Диего?! Ты представляешь, что бы сейчас было?

Джай помрачнел еще больше, его голова вновь бессильно опустилась.

— Поговорю, будь спокойна.

— Почему… — я сглотнула, боясь произнести то, что собиралась. — Почему он пришел ко мне? Разве рабы не должны желать свободы всем своим естеством? Бороться за нее? Джай, почему?..

— Рабский ошейник носить легче, чем меч воина, — отрешенно произнес он после долгого молчания. — Я должен был это предвидеть.

Я закусила губу и сжала запястье Джая.

— Через полгода все повторится, да? И тогда ты будешь готов?

Он вскинул голову и посмотрел на меня с такой тоской в потемневших серых глазах, что я испугалась — сама не зная чего.

— Надеюсь, Вель. Очень надеюсь.

Если кто-нибудь думает, что бойцовым рабам легко убивать друг друга, что мы рождены для этого и настолько пресытились вкусом крови, что уже ее не ощущаем, то он ошибается.

Убивать всегда нелегко.

К своему стыду, я не помню, откуда у нас появился Зуб. Но записи, которые я скрупулезно веду, обновляя их каждую субботу, говорят о том, что его примерно с месяц тому назад выиграл парень по прозвищу Вьюнок. Вьюнок прежде принадлежал Вильхельмо и был очень рад стать собственностью семьи Адальяро. В черный день жеребьевки этот молодой раб избежал смертельной метки судьбы, однако волею той же судьбы погиб на песке Арены две недели спустя, случайно пропустив нелепый удар затупленным мечом в горло. Глупая смерть.

Зуб родился в рабстве и не знал другой жизни. Мать нарекла его имеем Дэнг Хо — по нему я определил, что она была уроженкой островов Дескари. Но сам Дэнг Хо помнил лишь свое имя и несколько слов по-дескарски. Гибкий и жилистый, он умел сносно сражаться, однако пока я ни разу не выпускал его на Арену. Между собратьями с некоторых пор сложился негласный уговор: новичок на месяц освобождается от необходимости участвовать в боях.

Но почему Акула доверился ему? Еще до того, как спросить у него напрямик, я перелистнул несколько страниц учетной книги и перечитал записи полугодичной давности. Акула нравился мне. В рабство попал мальчишкой и уже не помнил, откуда он родом. Жизнерадостный и улыбчивый, он чем-то напоминал мне Кйоса. Как и Кйос, не спросив моего позволения, нанес себе на запястье татуировку с разорванной цепью. До Адальяро успел побывать собственностью Ледесмы, Абаланте и даже — недолго — несравненной донны Эстеллы. Но, судя по отсутствию характерных шрамов на коже, ей он не слишком приглянулся. Молодой, невысокий и стройный, он обладал легким нравом и податливостью характера, а пресыщенная порочными развлечениями дьяволица предпочитает ломать сильных, несгибаемых, крепких духом и зрелых мужчин.

Слышу собственный горький вздох. Между этими двоими нет ничего общего. Почему же Акула оказался так болтлив?

Поднимаюсь и расправляю плечи, хрустнув суставами. Тяни — не тяни, а возникшее осложнение решать надо быстро. Подзываю Щупа и прошу его прислать ко мне Акулу.

Парень приходит чуть погодя, соблюдая необходимую осторожность. Я задаю вопрос и вижу, как он бледнеет.

— Зуб — надежный человек. Он был другом моего брата…

Я едва удерживаюсь от того, чтобы досадливо хлопнуть себя ладонью по лбу. Ну конечно же, вчитайся я в записи внимательней, я бы отметил, что у Акулы был младший брат. Их разлучили еще мальчишками, и в последнее время младший из сирот принадлежал Вильхельмо, как и Зуб. Брат Акулы сложил голову в той самой смертельной резне, которая вечно будет лежать камнем на моей совести. Воспоминания Акулы еще слишком свежи, и Зуб оказался тем, с кем Акула мог разделить горечь потери…

Моя легкомысленность погубила столько людей — и вскоре погубит еще одного.

Я сильно, почти до крови, закусываю нижнюю губу, а потом задаю еще один вопрос.

— Для чего, ты думаешь, я собирался поднять восстание?

Он сглатывает, не отрывая от меня немигающих глаз.

— Чтобы… сделать нас свободными.

— Верно. А что для тебя означает свобода?

— Быть, как господа, — он вздергивает подбородок. — Делать, что хочется. Жить, где хочется.

— И мстить обидчикам? — вкрадчиво интересуюсь я.

Он опускает глаза, но я так и не дождался в них проблеска раскаяния. Плохой знак, очень плохой.

— Парень, — кладу руку на его плечо и сжимаю пальцы. — Я не обещал, что мы станем убивать всех, кто подвернется под руку. Если ты понял меня именно так, в этом есть моя вина. И клянусь, я разделю ее с тобой. И постараюсь исправить то, что натворил. Вот только тебе придется сделать это тоже.

— Что? — он настороженно вскидывает глаза.

— Зуб донес о нас госпоже. И пойдет дальше, пока не добьется своего. Ты знаешь, что ты должен сделать.

— Нет. Нет! Он был другом моего брата!

— Ты сделаешь это сам, — твердо говорю я, впиваясь в него взглядом, и еще крепче стискиваю его плечо. — И в следующий раз, открывая рот, ты задумаешься, прежде чем убить кого-либо еще своим языком.

— Нет! Вепрь, прошу, нет! — в глазах парнишки отражается настоящий ужас, и он опускается на колени, словно я ему господин. — Не заставляй меня!

— Либо ты заставишь замолчать его, — говорю я безжалостно, — либо он погубит нас всех.

Плечи Акулы вздрагивают, начинает дрожать подбородок. Он еще слишком юн, чтобы держать чувства в узде. Я зря доверился ему.

И вообще все было зря. День за днем, ночь за ночью я проклинаю себя за то, что сам развязал язык прежде, чем убедился, что Вель родит сына. Все эти смерти — на моих руках.

Акула еще некоторое время пытается справиться с безмолвной истерикой, а затем обреченно поднимается и склоняет голову.

К Зубу мы приходим в ночи, пока Щуп по моей просьбе отвлекает дозорных. Предатель ночует в одиночестве: один его напарник по бараку сегодня в дозоре, второй — вероятно, у полюбившейся женщины. Не теряя времени, я обхватываю одной рукой челюсти спящего, а другой заталкиваю ему в рот кляп еще до того, как он успевает окончательно проснуться. Зуб глухо мычит и пытается вырваться, но куда там.