Юлия Набокова - Вампир высшего класса

Ознакомительный фрагмент

— Это самые выдающиеся вампиры нашей истории, — пояснил Франтишек, заметив, что я задержалась у портрета красивой дамы. — Это, например, Маргарита де Фонтен. Это она обратила Жана Лакруа.

Я с еще большим интересом взглянула в нарисованные голубые глаза блондинки. Никогда бы не подумала, что у Жана была такая очаровательная наставница.

— Жанна, — внезапно заторопил меня Вацлав, — идем скорее. Мы все-таки здесь по делу.

Я прибавила шагу, подчиняясь его словам и почти не глядя по сторонам. Но у самого выхода из галереи мое внимание привлек крайний портрет в богато украшенной раме — в отличие от остальных, серебряной, а не золотой. На нем был изображен темноволосый мужчина в сером камзоле с чашей в руках. На вид ему было лет тридцать пять, но глаза выдавали возраст — лет триста, не меньше. Овал лица, волевой подбородок и прямолинейный взгляд показались мне смутно знакомыми.

— Это последний лорд, — пояснил Франтишек с видом экскурсовода в Британском музее.

Надо же! Я с любопытством прильнула к портрету. Вот кому я обязана всей этой заварухой с Серебряными Слезами! И как я сразу не узнала Чашу, ведь ее подобие, воссозданное Жаном, я держала в руках. В тот миг мне подчинились все вампиры, находившиеся рядом: Гончие во главе с Вацлавом, мой дед Аристарх. Это было жутко — видеть, как древняя магия подчинила себе волю самых стойких мужчин. А владычицей мира я быть никогда не желала. Поэтому Чашу уничтожила.

…А что, если бы нет? Я вдруг представила, как со всех портретов в галерее смотрят мои лица. Я в красном, я в синем, я в «Живанши», я в «Шанель», я в бриллиантовой диадеме испанской принцессы, я в рубиновом ожерелье. Единоличная королева вампиров — Жанна Бессонова. Какой бред!

Из картинной галереи мы попали в лабиринт коридоров и пустынных залов. Резиденция вампиров недаром носит название Подземный Град. Это и в самом деле огромный город! Наконец мы остановились перед высокими, до самого потолка, золотыми резными дверьми. Среди цветочного орнамента выделялись крупные цифры: 19 — на левой двери, 56 — на правой. Что-то знакомое.

— Здесь начиналась наша новейшая история, — с услужливостью гида пояснил Франтишек. — В этом зале был подписан Пражский договор.

Я с уважением замерла перед дверьми. Знакомые мне цифры — год его подписания.

Франтишек легко открывает тяжелые двери, и я с замирающим сердцем вхожу в большой гулкий зал.

Светлые стены расширяют и без того огромное пространство, и оно кажется бесконечным. Паркетный пол складывается в причудливые картины, каждую из которых хочется разглядеть в подробностях, и даже неловко наступать ногой туда, где расправил крылья мифический дракон или воздел шпагу отважный рыцарь. Никакого полумрака — три старинные люстры на потолке мерцают сотнями электрических ламп, от которых в зале светло как днем. Это, конечно, не солнечный полдень, скорее день, близящийся к закату, но и не вампирские сумерки. Даже не верится, что мы по-прежнему в подземелье. Кажется, что от узких проходов, в которых мы петляли с Вацлавом, это место отделяют километры и века. Только отсутствие окон, на месте каковых расположены углубленные ниши-арки, выдает подземное расположение зала. Ниш всего пять, и каждая служит оправой какому-то, несомненно, важному раритету. В центре — сложный герб, в котором сплелись летучая мышь и дракон. В нишах по бокам под стеклом, как музейные экспонаты, расположились серебряная чаша, копия Чаши последнего лорда, и старинный манускрипт с готической надписью чернилами. В самых крайних нишах — шпага, эфес которой поблескивает драгоценными камнями, а на клинке видны темные пятна крови, и серебряный щит, резные узоры которого кое-где расписаны алой краской.

По другую сторону зала расставлена мебель темного, почти черного дерева. В центре — большой длинный стол не менее чем на сотню персон, а вокруг него массивные стулья с резными спинками. Вампиры за столом встают со своих мест, и в зале становится еще больше черного. Их не так много, около десятка, но почти все они одеты в старомодные костюмы темного тона — сапфирово-синие, малахитово-зеленые, бордово-пурпурные. На вид им лет по двадцать-тридцать, но я уверена, что всем им по двести-триста. Я даже не удивляюсь тому, что нас уже ждали, словно были предупреждены о нашем внезапном визите. Похоже, в нежилой части подземелья повсюду натыканы камеры, вот наше появление и не стало сюрпризом для вампиров.

Мне вдруг почудилось, что я попала в ожившую шахматную партию и нахожусь в самом центре шахматной доски. Белое и черное, застывшие черные фигуры, черный король во главе стола, который пристально смотрит на меня, словно бы оценивая, какую роль в этой игре потяну — пешки или королевы?

Однако приветствуют меня стоя, как королеву, с самодовольством отмечаю я. Даже в Парижском Клубе, куда я явилась как наследница Жана, меня так уважительно не встречали. Хотя приятно, что говорить! Жаль только, что я одета не к месту. Если бы знала, куда нам предстоит отправиться ночью, сбегала бы в бутик за вечерним платьем. Хотя бы чувствовала себя поуверенней, а не так, как пэтэушница из Рязани, заявившаяся на вечеринку в столичную «Шамбалу». Впрочем, как бы я, интересно, лазала в этом платье по заброшенным ходам?

Вампиры отодвигают стулья и направляются к нам. Похоже, они решили по очереди приложиться к моей руке губами, как это уже делал Франтишек. Я украдкой вытираю руку о джинсы, очищая ее от пыли. Вот ведь подлость! Более жалкого вида, в котором я предстала перед блистательными пражанами, и вообразить трудно. Хуже было бы только явиться к ним с фингалом под глазом. Я кошу взглядом по сторонам в поисках зеркала. Надеюсь, падение с лестницы не оставило никаких следов на моем лице? Зеркал не видно, зато я заметила, как поморщился Вацлав. Гончий терпеть не может всякие условности, а уж когда твоей спутнице оказывают такие почести, и мужское самолюбие пострадать может.

Вампиры уже близко, и по их глазам я вижу, что это самые старые персоны из всех, кого мне приходилось встречать. При всей показной любезности на их лицах застыло одинаково надменное и скучное выражение, свойственное тем, кто уже все повидал на своем веку и кого уже ничем не удивишь. Только один из них, добродушного вида мужчина в синем, слегка выцветшем камзоле, смотрит на меня с живейшим интересом. Он так увлекся маскарадом, что даже шпагу с собой таскает. Ее золоченый эфес выглядывает из-за пояса. Мужчина улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. А еще на всех лицах лежит печать власти. Эти люди привыкли править и повелевать. Я вспоминаю тот миг, когда держала в руках Чашу последнего лорда, и ловлю себя на шальной мысли: интересно, эти бы тоже мне подчинились? Склонили бы передо мной гордо выпрямленные головы? Готовы были бы исполнить любое мое пожелание?