Девочка - Алексей Аверьянов

месяцев, это с вручения какой-то награды за вклад в развитие города. Полистай, там их много

Аня водила пальцем по экрану, фотографии менялись, но люди оставались одни и те же: эта красивая женщина, то есть Анечка в 38, Алексей, что стоял за спиной и иногда комментировал, если это требовалось. Были и дети, но Аня старалась пролистнуть побыстрее эти фото, только одна фотография заставила её остановиться, а её муж не стал рассказывать историю. Это была общая фотография, вся семья в сборе — папа Алексей, мама Аня, близнецы, Женя и Света, и старшенький Вова. А ещё были друзья, но Аня лишь мельком заметила, что старые друзья мужа тоже там и оба с парой, и её подруга там, и ещё четыре девушки, которых она то ли не узнала, то ли ещё не знала, Лёша стал рассказывать, кто есть кто, но Аня тихо остановила его, и он замолк. Девушка повернулась к нему лицом, прижалась к его груди и тихо спросила:

— Мы с тобой счастливы?

— Конечно, дорогая, ведь ты моё счастье, — он прижал её к себе ещё крепче, запустил руки в кудрявые волосы, и по его щеке скупо скатилась слеза. — Утром, когда я проснулся, у меня была жена красавица и умница, а к вечеру у меня две красавицы и умнички, откуда взялась вторая, кому расскажи, не поверят. Что же мне с тобой делать? — Аня оторвала голову от его груди и попробовала что-то сказать, но «как бы муж» прижал её обратно, поцеловал в макушку и тихо добавил, — это риторический вопрос, сделаем всё вот так вот…

Аня проснулась рано, так и было ей запланировано. Хозяйка квартиры ещё спала, а кроме них, никого и не было, Лёша уехал, и здесь её больше ничего не держало. Она подошла к окну и задумалась, вчера он предложил выход и, наверное, разумный — пожить в этой квартире, хоть и пару месяцев, она не хотела, ей обещали найти работу, но и без денег бы кормили, всё равно это не её. Она искала своего Лёшеньку, а здесь только солидный Алексей Станиславович. Нужно было уходить и срочно, ибо предложение давало столь желанное спокойствие.

Аня выбежала на улицу, лёгкая куртка не грела, она бежала без оглядки, бежала, чтобы быстрее скрыться от старого, что вывернулось и стало довлеющим настоящим. Она хотела мира и уюта, ей это давали, но что-то внутри вопило, разрывая душу: «Не то, не так, иначе должно быть». Дома сменяли друг друга, в раннем небе всходило солнце, и ни одно облачко не смело ему мешать, Аня посмотрела на небо и чуть успокоилась, солнце, как её старая жизнь, было красиво и одиноко, но каждое утро солнце разное, и старой жизни уже не будет, как нет одинакового луча света. Перейдя на спокойный шаг, она огляделась: ничего знакомого не было и, как назло, не было у кого спросить.

— И как мне метро искать? — Аня улыбнулась своим словам, произнесённым вслух. — Не хотите отвечать, сама найду, — чуть обиженным голосом добавила она и пошла вперёд.

Через пару кварталов ей надоело идти прямо и, оглядевшись («Эх, люди, животные вы социальные», — пронеслось в голове), пошла во двор. Он оказался сквозным, дома нависали над одиноко идущей девушкой.

«Это же более тысячи квартир, значит, тысячи три душ, а тел нет, — тяжёлый вздох. — Вот иду, никого нет, и в окнах не мелькают, но стоит только начать делать что-то постыдное, сразу набегут, как мухи или жуки», — мысли понеслись как река. Собственно, мысли-то было только две: «Эх, думаю, почти как Лёшка, впитала его сомнительную манеру мыслить». Второй же мыслью, даже воспоминанием было то, как она точно так же шла по безлюдной улице в маленьком городишке и спас её от безумия случайный автобус. Аня остановилась, огляделась, кругом дома, небо над головой, окна на все восемь сторон света и трава под ногами, куда идти, может, кому и известно, но вот его здесь нет. Аня подошла к проблеме креативно: закрыла глаза одной рукой, а вторую вытянула и закружилась. Когда голова потеряла ориентиры, девушка остановилась и пошла туда, куда перст указал.

— А что? Дурацкому миру — дурацкие методы, — пробормотала она, чтобы хоть как-то самой себе объяснить поступок.

Дома, ларьки, пустошь, дома. Аня плелась сквозь двор, обходя здания и те места, где по неведомым причинам таковых ещё нет, люди то появлялись, то пропадали, девушка пробовала догнать нескольких, но те пропадали неведома где и как. Устав, она присела на скамейке, возле какого-то подъезда, безлюдье её уже не пугало.

— Тоже мне мегаполис, пять миллионов и где? Да ну вас всех.

Сложив руки на груди, она закрыла глаза, тишина ударила по ушам, просочилась в мозг и превратилась в тонкий писк. Анечка вспомнила, как её учил жених слушать воздух.

Она открыла глаза, глубоко вздохнула и, вздыхая медленно, закрыла веки. Отбросить все мысли, есть, отстраниться от всех звуков, здесь и так глухо, услышать писк воздуха, от него и так мозгу больно, слушать, наслаждаться. Радостного было мало, а много было неудобств. Аня уже хотела вернуться, как писк дрогнул и померк на мгновение. Её выбросило в реальность, опешив, девушка смутилась и только спустя долгие пару секунд всё вспомнила и осознала. Решив попробовать снова, она быстрее дошла до нестерпимого писка и упёрлась в него, как в стену, было больно ушам, мозгу, хоть он и не болит, да объясни это психике. Писк давил, и уже всё тело сдавила неведомая сила, Аня подумала, что нужно завязывать, но услышала крик, кричали из-за писка, она это просто знала. Она попробовала прислушаться, воспринимая писк как просто звук, который следует вытеснить из сознания, писк на мгновение стал тише.

Около часа ушло на то, чтобы расслабиться и вытеснить из сознания звук броуновского движения молекул воздуха, да и не то чтобы вытеснить, а сделать тише, не обращать внимания. Кричал тот самый человек, который и обучил Аню этому трюку, способу релаксации, как говорил Лёшка. Аня и вправду расслабилась, но скорее от галлюциногенного голоса любимого, нежели от чего-то там ещё. Они попробовали говорить, девушка хотела завалить парня вопросами, но он не знал ответов, ссылаясь на то, что он не то чтобы реален и больше является частью её подсознания, нежели живой личностью, хотя и связан с прототипом. Аня устала, почти все силы уходили на то, чтобы быть расслабленной и сосредоточенной одновременно.

— Где метро? Это ты знаешь, — отчаянье и противоборство двух желаний овладели ей: