Пшеничная вдова - Данила Скит

своем ничего, кроме пустоты. Тьма обвила локоть, запястье, пальцы, лизнув кожу пропитанным солью бризом. Она могла бы грызть, кусать и раздирать кожу до крови, если бы в ней действительно жили монстры. Вот, из густоты мрака выпрыгнул зубастый медведь, разинув пасть, но тут же растаял, только ему понадобилось обрести плоть. Никогда не имевшие тел тени, с тысячью лиц – призраки, танцующие вокруг постели спящего, сливались со чревом тьмы. Они плясали и кружили, протягивая длинные невидимые пальцы, но не способны были даже на легкий поцелуй. Все они – клыкастые звери, неведомые гады и чудища жили только в глазах, только в зеркале ее страха. Если взгляд не занят небом, землей, хорошим или плохим, то он наполняется образами души, поняла Исбэль. Неужели в душе ее только призраки? Нет во тьме ничего, что могло бы убить. Зато в ней может быть улыбка матери и любовь людей, к которым она отвозила пшеницу. А крысы…

Послышался шорох. Когда крысы приблизились вплотную, Исбэль накинулась на них. В ту ночь она свернула шеи трем.

Глава 6. Разговор по душам

Площадь была абсолютно кругла и походила на солнце: с центра ее вился, словно раковина улитки, желтый прибрежный камень, плоский, сточенный умелыми каменщиками и временем. Улицы бежали к площади, словно лучи – их насчитывалось ровно пять. Громовая, Шести устриц, Дубовых стен, Лабиринт Ночи и Васильковая – все они стекались в центр города, где в будние дни размещались базарные лавки, а в праздничные собирался народ для зрелищ.

Внизу строился широкий деревянный помост с высокой увесистой перекладиной. Усердный палач проверял на крепость толстую веревку, дергая ее мускулистыми, сплошь покрытыми густым волосяным покровом руками. Город притих, предчувствуя неладное.

– Знаете, что самое отвратное? За несколько лун, что мы пребываем в этом городе, я уже три раза затачивал меч.

– Если ковыряться сталью в мраморе, это можно делать хоть каждый день, – улыбнулся Вердан Торелли, поравнявшись с Реборном, – Но в тот момент и я был готов засунуть клинок даже в драконий зад, – он похлопал себя по плотному животу, – Что-то не припоминаю я на своем веку, чтоб люд был настолько непослушным. Тут бы посмеяться, но эти головешки смотрят на меня с пик. Когда в прошлый раз я вспорол брюхо какому-то красильщику, на его лице сияла улыбка, клянусь. Его штаны были в коричневых пятнах, то ли наложил в них, то ли работает усердно… и морда красная, тоже в пятнах. Скалится и тычет в меня каким-то багром, ну, я его и того… Мне все мерещится, каждый из них скалится с пик этих… Хотя, может, и кожа просто слезает… Жара здесь быстро дает поплыть, да и вороны усердней кормятся. Вон та, например, очень уж смахивает на моего беглого кузена. Не он ли?

– Боюсь, он слишком мертв, чтобы ответить.

Лорд Вердан Торелли был главой знатного дома Глаэкора и большую часть своей жизни высиживал пузо у себя в феоде, занимаясь хозяйством и преумножением скота. Однако, после почина его любимой жены, Беатрис Торелли, наконец-то почувствовал свободу и отплыл к Отвесным Скалам искать славы. Воодушевленный престарелой бравурностью, он проник на корабль китобоев простым наемником, ничуть не стесняясь красного от возлияний лица и плотного внушительного живота. В отвесных скалах снова завелись транталы – длинные, толстые, склизкие ящеры, норовившие по плечи откусить голову, впрочем, как и все остальное. Транталы кошмарили местный люд и поедали овец, а лорд Торелли питал слабость к большому поголовью скота и испытывал несчастье, когда его становилось меньше положенного. Он посчитал своим долгом истребить парочку транталов собственноручно.

Славу лорд Торелли добыл, а вместе с ней обзавелся абсолютно лысой головой, длинной синей бородой, окольцованной толстой золотистой пластиной – знаком почета наемников – и правой рукой без четырех пальцев. К счастью, указательный все же сохранился, но рука уже не могла держать меч, а тот палец, что остался, годился разве что «ковыряться в носу», как любил говаривать сам Вердан. Когда пришла весть о начале войны, лорд Торелли чудесным образом обнаружил у себя способность держать меч левой рукой, ничуть не хуже, чем правой. Посему причитания дочерей он пропустил мимо ушей и отправился на войну вместе с сыновьями. Вскоре на его бороде появилась еще одна золотая пластина.

Реборн знал Вердана с самого отрочества: тот очень долго все взвешивал и трудно принимал собственные решения. Но Реборну не было нужно, чтобы он принимал решения, он прекрасно справлялся с этим и сам – ему нужны были зоркие глаза, пытливый ум и умение рассмотреть невидимое. Транталы были скрытны и быстры, только очень внимательный человек мог выжить после встречи с ними. Учитывая внушительную комплекцию лорда Торелли – внимательный вдвойне. В последнее время Реборн стал замечать, что все чаще прислушивается к его наблюдениям.

– С Теллостосом что-то не так, принц Реборн. Я заметил это еще как только мы подплывали. И воздух тут какой-то другой. Слишком сладкий. Так пахнет обман, наглость ума и речи бабы, когда ей от тебя что-то нужно, – солнце еще не взошло и Вердан наслаждался последними минутами прохлады.

– Со всей этой мятежной, проклятой страной творится какая-то чертовщина, лорд Торелли. Жители Теллостоса не боятся смерти, и даже смерти собственных детей. Сумасшедшие, не иначе.

Рана на лице Реборна почти зажила, но остался шрам, лишивший его части брови.

– Да уж, каждую ночь какая-то заварушка. И откуда в городе столько вил? – хлюпнул Торелли, желая рассмеяться, но почему-то передумал и просто с любовью погладил синюю бороду.

– Простанародью всегда было плевать, кто сидит на троне, они заботились только об урожае, здоровье собственных детей и мягкой соломенной постели, – говорил Реборн, взирая на виселицу по центру площади, – Но здесь моя сталь только ворошит горящие угли. Иногда они затухают, но только для того, чтобы набрать силу для новой вспышки. В крови этого люда течет безумие. Каков король, таков и народ.

– Если бы они были безумны, то рыбаки бы не выходили в море, пекари не пекли булки, таверны перестали поить пенным, а сапожники бы шили дырявые сапоги, – Вердан сплюнул на камень. По Лабиринту Ночи прошли несколько десятков солдат, заполнив площадь по периметру. По одному человеку рядом с каждой из пик. Воздух этим утром уже не казался ему настолько сладким, он приобрёл легкую горечь надвигающейся угрозы, – Взгляните на улицы столицы – такой красоты я не видал нигде. Тут каждая стена тесана умелым каменщиком, с таких балконов только петь баллады да