Алана Инош - У сумрака зелёные глаза

— Да нет, спасибо… Пожалуй, я останусь так, — усмехнулась я.

— Как хотите, — отозвалась Аида. — Кстати, может, перейдём уже на «ты»?

— Ну… можно и на «ты», наверно, — неуверенно согласилась я.

— Прекрасно. За это надо выпить! Я сейчас.

Не успела я прилечь и закрыть глаза, как передо мной появился бокал шампанского. То ли я на несколько минут выпала из времени, то ли Аида умела его опережать — как бы то ни было, бокал возник перед моим лицом так быстро, что я вздрогнула. Только прохладный ветерок коснулся лица…

— Давай на брудершафт, — предложила Аида. — Чтоб уж точно можно было перейти на «ты».

Шампанское оказалось хорошо охлаждённым, что было особенно приятно в жаркий день, и я выпила его с удовольствием. Бутылка в ведёрке со льдом стояла рядом, и я, взяв один кубик, провела им по разгорячённому лбу и горящим щекам. Аида поднесла к моему рту бутерброд с душистым вареньем из лесной земляники, щемящая сладость и аромат которого ни с чем не могли сравниться. Откусив, я нечаянно уронила одну каплю на грудь и хотела подобрать пальцем, но Аида придержала мою руку.

— Дай мне.

Странное чувство охватило меня, когда её язык защекотал мою кожу. Солнечный смех заиграл у меня под рёбрами, как золотые пузырьки шампанского, а в низу живота снова заныло и неистово сжалось, а по телу пробежал хмельной огонь. Это было иное опьянение, нежели от вина — гораздо более сладкое и глубокое, таинственное и пугающее. В первый миг я отдёрнулась от него, ощутив леденящую близость ловушки, но рука Аиды мягко и властно обвила мою талию, а её дыхание обожгло мне шею.

— Пошли в дом, надо ополоснуться после озера, — сказала она.

Стоя под прохладными струями воды, я чувствовала, как меня начинает трясти. Что такое происходило со мной? Полынная горечь на губах спрашивала: разве ты не была к этому подспудно готова, когда собиралась переступить любую запретную грань, лишь бы узнать, откуда это дежавю и как Аида связана со снами про монастырский сад? Ты же взрослая девочка, разве ты не понимала, принимая её приглашение, что за ним кроется?

Нет, не прикосновений Аиды я боялась. Меня поражала собственная реакция — кажется, мне это нравилось. Нравилось до жути, до дрожи, до сладкого ужаса. Андрей не умел так… Он не умел быть таким обволакивающим, чарующим, нежным, шелковисто-щекочущим, не мог, глядя в глаза, взглядом ласкать сердце. Ему не под силу было легчайшим пуховым касанием затрагивать в душе такие струны, от звука которых весь мир начинал плыть вокруг меня.

Намыленная губка шершаво скользнула по моей спине, и я тихонько ахнула от неожиданности.

— Алёнушка, ну что ты так пугаешься всё время? — прожурчал голос Аиды, сплетаясь со струями воды. — Разве я такая страшная? Мм?

Она повернула ручку смесителя, и вода из прохладной стала расслабляюще-тёплой. Губка уверенными ласковыми движениями тёрла мою кожу, начиная с плеч и неумолимо спускаясь всё ниже. Когда она проскользнула мне между ног, я дёрнулась, но другая рука Аиды придавила мне плечо.

— Да стой ты. — Тихий смех. — Я только помою.

Зелёный чай с мелиссой исходил паром передо мной в чашке, а Аида, сидя напротив в махровом халате, смотрела на меня с задумчивой и чуть грустной нежностью во взгляде. Длинные влажные пряди её волос темнели на белой махровой ткани, а лицо без макияжа приобрело свежий и лёгкий, более простой и открытый вид. Но менее красивым оно не стало, а загадочная изумрудная искорка в глазах осталась.

В течение следующих двух часов она учила меня играть в бильярд. Я в этом деле была совершенной неумёхой, и Аида показывала всё с самых азов — как стоять, как держать кий, куда целиться. В перерывах мы пили ликёр и курили: Аида — трубку, а я — сигареты. Толковым игроком мне стать, впрочем, не удалось, а вот охмелеть — получилось. Чтобы я протрезвела, Аида повезла меня на прогулку по озеру — на её собственном катере. Упруго упирающийся в лицо встречный ветер действительно как будто выдувал из головы хмель, скорость прохладно щекотала сердце, красота поросших соснами берегов загадочно влекла. Правда, под конец меня немного укачало, и из катера Аида вынесла меня на руках.

— Беда ты моя ходячая, — усмехнулась она, ласково щекоча губами моё ухо.

В пять вечера был поздний обед — куриный суп с зеленью, рыбный стейк с овощами и вишнёвые вареники. Аиду потянуло расслабиться, и мы устроились в шезлонгах под яблоней: Аида — со своей любимой трубкой, я — со стаканом грейпфрутового сока со льдом. Я решила снова завести разговор о нападении чудовища.

— Аида… Ну, всё-таки, я должна это узнать. Кто это был там, в лесу?

Она вздохнула, прикрыв глаза.

— Ох, Алёнушка… Нашла же ты тему для послеобеденной беседы. Такой чудесный день… Давай хоть сейчас не будем о мрачном.

— Но ведь это не даёт мне покоя, — сказала я. — Вот мы сейчас сидим тут, а оно… бродит где-нибудь поблизости. Не по себе мне, честно говоря. — Я поёжилась.

Аида, протянув руку к моему шезлонгу, сжала мои пальцы.

— Не бойся. Днём опасности нет, а ночью прижмись ко мне покрепче — и будешь цела.

При этих словах в глазах Аиды блеснул лукавый огонёк, а я опять смутилась.

— Ты так очаровательно краснеешь, — засмеялась она, целуя мою руку. — Так и укусила бы за щёчку, рррр… — Издав кошачье урчание, она повернулась в шезлонге лицом ко мне и поджала ноги. — Мне так уютно и хорошо с тобой… Можно даже ни о чём не говорить — всё равно хорошо. Тепло.

Смежив глаза, она как будто задремала. Яблоня шелестела над нашими головами, а мне вспомнились яблоки из монастыря. Крупные, душистые, жёлтые с характерным коричневатым румянцем… Из них получался отменный золотой сидр, не отягощавший ни душу, ни тело — свежее и чище, чем вода, и питательнее, чем пиво. Этот сорт назывался Горькая Аннетта; его уж, наверно, нельзя найти теперь даже в самых старых садах. Одни сорта исчезают, появляются новые… Круговорот их бесконечен, как бесконечен сидр.

Когда я вынырнула из яблочного наваждения, солнце стояло в небе уже намного ниже, тени стали длиннее, а цвет лучей — гуще. Соседний шезлонг пустовал. И спросила я у сосен: где Аида? Не ответили мне сосны: не до меня им было, глубокомысленным и гордым.

Поднявшись на ноги, я потянулась. Мне захотелось нырнуть в малинник, и я скользнула в его прохладу. Царапая руки, я срывала крупные ягоды, клала в рот и давила на языке, и в горло мне проливалась малиновое вино вечера. Двухметровые кусты покачивали верхушками у меня над головой, и я, пытаясь дотянуться к самым верхним ягодкам, встала на цыпочки…

На фоне упавшей мне на глаза пелены мрака на меня мчались блестящие глаза. Вспышка сиреневого света озарила оскаленную пасть с длинными клыками и бледное лицо… Вроде бы человеческое, но от него веяло могильным ужасом и холодом.