Саша Суздаль - Замкнутые на себя

Раздобревший Ерхадин совсем расслабился, и отправился на ночлег в дом бородача, а его воины, растащенные местными, целую ночь удивляли селян умением зажигать огонь. Вспышки и хохот будили заснувших домочадцев, которые бурчали на расходившуюся молодёжь, опасаясь, что они сожгут всю деревню.

Первое и последнее посещение Боро огненными бойцами царя Ерхадина ещё долго будет обрастать легендами, передаваясь их поколения в поколения, а местные красавицы будут часто бросать взгляд на реку Лею, напрасно ожидая и вспоминая жаркие объятия крепких пришельцев.

Перебравшись через реку Лею, они пешком шагали вдоль берега Тогны, направляясь в деревню Гори, а лодку и бойца Ерхадин отправил на другой берег Тогны, чтобы он, вместе с другими двумя, гнал лошадей к деревне Кна. Бойцы весело делились впечатлениями от Боро, и Ерхадин резко их одёрнул, полагая иметь их надутыми, но собранными, так как неизвестно, что ждёт впереди.

Вскоре бойцы утомились, и Ерхадин пожалел, что на них накричал – добрая шутка могла бы скрасить трудную дорогу. Когда и сам уморился, дал отмашку на привал. Противоположный берег оставался монолитный и крутым, с этой же стороны каменная осыпь доходила до воды.

Ерхадин сидел сам, смотрел на противоположный берег и жевал кусок дичи, когда услышал громкий смех бойцов. «Что они там делают?» — подумал Ерхадин, решив, что на сей раз, останавливать их не будет. Подойдя к ним, увидел такую картину: из реки на локоть торчала голова змея и Парабас, один из бойцов, взмахивал мечом над самой водой, а гад прятал голову в воду. Забава так понравилась бойцам, что каждый удар спорили на заклад – убьёт или не убьёт. «Почему змей не убегает?» — подумал Ерхадин и сказал:

— А ну-ка погоди.

Он зашёл в воду, раздвинув толпу, и вытянул из мешка кусок провяленного мяса.

— Ешь, — сказал он змею, как будто тот понимал, и протянул кусок в руке. На удивление, гад осторожно снял с руки мясо и проглотил, благодарно взглянув на Ерхадина. Кусок медленно поплыл в туловище змея, вместе с ним исчезая в воде.

— Голодный, — весело загалдели воины, радуясь новой забаве. Потянулись руки с новыми порциями, но Ерхадин их остановил: — Почему он не убегает?

Парабас тут же разделся и нырнул. Возле берега оказалось неглубоко, и его зад светился вверху, над водой, застыв на месте.

— Что он там делает? – нетерпеливо спрашивали другие, уже собираясь самим раздеться и нырнуть. Наконец он показался и сказал: — Дайте нож.

Ему со смехом подали, намекая, чтобы не отрезал себе ничего лишнего. Гад встрепенулся и двинулся к берегу. Вынырнувший Парабас победно держал в руке кусок какого-то корня, словно бесценный приз.

Но все смотрели не на него, а на змея, который, к их удивлению, оказался вовсе не змей, а какая-то длинная колбаска, с утолщением посредине, и двумя кожистыми крыльями, одно из которых волочилось сзади. Шесть маленьких когтистых ножек с трудом перебирали по камням.

— Да он же раненый, — воскликнул Парабас.

Ерхадин оторвал от рубашки полоску и примотал повреждённое место крыла змея. Завершив на этом лечение, он поднял бойцов и пошёл впереди всех, а змей, покачивая головой в такт шагов, гордо восседал на его плече.

Через несколько дней крыло зажило, не то змей сожрал бы не только все запасы еды, а и самих бойцов вместе с Ерхадином.

Не в пример прочим гадам, которые, проглотив кусок вяленого мяса величиной с кулак, довольствуются этим долгое время, змей Ерхадина быстро перемалывал пищу, как будто внутри находилась мясорубка, к тому же и рос, как грибы в дождливую пору. Принимая на плечо погрузневшее чудо, Ерхадин едва удерживался на ногах. Бойцы подкармливали всеобщего любимца в ущерб своих пайков.

Выздоровевший змей, падая с плеча Ерхадина, взвивался в воздух и улетал на охоту. На кого он охотился, никто не знал, но его раздувшееся брюхо, по возвращению, ясно указывало, что ловил он не мух. Иногда змей приносил добычу в пасти и бросал перед Ерхадином, намекая на то, что он благородных кровей и долги помнит.

Как-то змей вернулся, но не сел на плечо Ерхадина, а сделав над ним круг, устремился вперёд, увлекая за собой. Когда Ерхадин подошёл ближе, то увидел убитую косулю на земле. Странно то, что голова у косули обгорела, а Парабас, глянув на змея, сказал:

— Что-то он и сам дымом дышит.

Ерхадин взглянул и увидел, что змей покашливает дымом.

— Угорит ведь, — осматривая его, сказал Парабас, — где-то чадом надышался, вон, и косуля обгорелая.

С тех пор змея называли не иначе, как Горелый, а он ещё больше удивил, когда на привале Ерхадин угостил его куском варёного мяса. На что Горелый прошипел, растягивая: «Е-е-ер-ха-ди-и-ин».

— Да он говорит, — воскликнул Парабас, и тоже тыкнул любимцу кусок мяса. Горелый мясо ел, а называть его по имени и не пытался.

Возле Гори их уже ждали. Каким-то образом молва опередила их, причём молва лихая, и ждали их неласково. Ничего не предвещало неприятностей: бойцы выспались и хорошо позавтракали, настроение у всех хорошее и бодрое, а Ерхадин, размечтавшись по ходу, давно построил крепкую и стабильную страну. Даже Гарик, как его ласково называли бойцы, баловался в небе, кружась над ними, и выделывая замысловатые па в воздушном одиночном танце.

Он и обнаружил впереди угрюмую толпу, от которой тянуло упорной беспощадностью черни. Подлетев к Ерхадину, Гарик громко прошипел: «Уг-г-ро-о-з-з-з-а». Они ничего не видели, и только взобравшись по косогору, заметили внизу тёмную колышущуюся массу.

Силы явно неравные, и Ерхадин намеревался применить что-нибудь из волшебства: или обездвижить, или сжечь, или напугать фантомом, а то взять, да и погрузить всё в туман. Ерхадин размял руки, решая, что применить и тут с ужасом почувствовал, что он ничего из волшебства сотворить не может. «Такое только со мной?» — задался вопросом Ерхадин. Он обернулся к Парабасу и сказал:

— Метни в них огнём.

Парабас помахал руками, но никакого тепла из них не извлёк, кроме испарины на лбу от старания. Ерхадин понял, что волшебство кончилось, а по какой причине уже не имело значения.

— Слушайте все! — воскликнул он, обращаясь к своим воинам. — Сегодня мы будем драться до конца, и живыми вряд ли уйдём. Кто не хочет отдать жизнь за короля может меня покинуть, я не держу.

Бойцы посматривали друг на друга, пытаясь заметить колебания, но молодая бесшабашность толкала к безрассудству, и ни один не ушёл. Ерхадина чуть не прошибла слеза и он, скрывая её, вытащил из ножен меч и понёсся с криком вниз.

Рядом кричали его воины, и эта маленькая кучка комично неслась на колышущуюся стену человеческих тел внизу. Они неистово врезались в эту стену, поражая своим напором, затрещало дерево и головы, напрягались груды мышц, а всё покрывали крики: от напряжения, от боли, от безысходности.