Между королями (ЛП) - Джинджелл Вэнди

- Мы не фейри, - сказал папа. - Нам не причинит вреда, если ты будешь ими в нас швырять.

- Так сказала твоя жена, - сказал Атилас, позволив себе ещё мгновение побыть с этой невыносимой пригоршней.

Затем он запрокинул голову и всыпал их себе в глотку. Я тоже испытала жгучий вкус, когда они потекли по его горлу в желудок, поджигая пищевод, когда проходили через него. Я почувствовала, как каждая мельчайшая частичка металла пронзила его живот, плоть, горло. Почувствовала, как он сделал шаг вперёд, а затем следующий, унося с собой заточение, когда закончил, истекая кровью и металлом, который горел там, где падал на ковёр.

Я почувствовала, как его тело медленно начинает исцеляться, когда каждая из тысяч опилок прожигала его насквозь и оставляла на ковре крошечные голубые лужицы расплавленного железа, когда он снова шагнул вперёд.

Я увидела Маму и Папу его глазами.

Они просто уставились на него, и на мгновение я увидела на их лицах ту же эмоцию, от которой у меня самого перехватило дыхание: абсолютный ужас от того, что кто-то мог сотворить с собой нечто подобное только для того, чтобы выбраться из ловушки.

Затем я увидела внезапное осознание того, что им нужно вооружиться и подготовиться к бою. Папа вытащил меч из воздуха едва заметным движением Между, чтобы показать его глазам Атиласа; у моей Мамы были метательные ножи, которые в одно мгновение оказались у неё между пальцами, а в следующее прочно вонзились в грудь и плечо Атиласа, когда он нырнул в сторону, чтобы избежать их.

Левое плечо пронзила глубокая боль, но ничто не могло сравниться с болью от железных опилок, всё ещё пронзавших его плоть. Он легко приземлился и вытащил мечи так же легко, как и поднялся: тот, что слева, сверкал магией, а тот, что справа, был скользким от яда.

Я знала это, потому что он это знал, но, думаю, я всё равно этого ожидала.

Мама отступила на сиденье дивана, упёршись ногой в подлокотник, а Папа занял позицию переднего защитника, вне пределов досягаемости её бросков и готовый принять первый удар. Мозг Атиласа утратил все остальные функции, кроме смертельного танца на шахматной доске боя, осознавая и озаряясь сознанием того, что ему нужно будет хорошо сражаться.

Я так и знала. Я знала, как он убивал, и я знала, как хорошо он сражался. Но я всё ещё надеялась на мгновение, что каким-то образом увижу, как мои родители победят Атиласа.

И они чертовки хорошо сражались.

Как единое целое с мечом и шипящим острием ножа, они вместе защищали комнату, пока едва заметный отблеск мелькнувшего левого клинка Атиласа не сразил моего отца в момент яркой, мощной магии. Столь же молниеносный, как и его клинок, Атилас без колебаний нанёс удар, даже когда мой отец упал, и, прикрываясь его телом, вонзил кончик своего отравленного правого клинка точно в плечо моей матери.

Мама не столько упала, сколько, спотыкаясь, сползла с дивана и подошла к моему отцу, её левая рука бессильно повисла, а правой она обхватывала его голову, пока он тщетно пытался поднять её сам. К тому времени, когда она оказалась рядом с ним на полу, я увидела, что её левая нога тоже не слушается её.

Прижавшись спинами к дивану, они могли только безнадёжно смотреть на него снизу вверх.

- А теперь, - сказал Атилас мягко и вкрадчиво. Он аккуратно вложил мечи в ножны. - Мы сыграем в игру. Если вы сделаете правильный выбор, вы ещё сможете выжить. Сделаете неправильный выбор - умрёте.

- Ты всё равно нас убьёшь, - сказала Мама. На её лице появился румянец, который я вспомнила, когда была маленькой, - выражение смешанного разочарования и гнева из-за ужасающей несправедливости происходящего.

Отстранённо казалось забавным, что её главной эмоцией была ужасающая несправедливость их положения.

Папа, напротив, дышал слишком часто, и я видела, как напряжены его плечи, что он, казалось, всё ещё не в состоянии пошевелиться. Он боялся - не за себя, а за Маму и за меня, маленькую.

- У нас нет причин играть с тобой в игры, - сказал он. - Почему мы должны давать тебе повод дистанцироваться от твоих собственных грехов?

- Тогда, возможно, мне следует выразиться ещё яснее, - сказал Атилас, и его голос был слышен лишь в лунном свете. - Если ты не сделаешь выбор, если не будешь играть в мою игру, я убью твою жену, потом твоего ребёнка, а потом и тебя. Я буду делать это медленно.

- Какие у нас есть варианты? - голос Папы снова звучал ровно, но я видела, что он каким-то образом держит Маму за руку.

Атилас тоже это заметил: где-то в животе у него словно вонзился острый, беспощадный нож, и его голос был холоден как лёд, когда он сказал:

- Ваши жизни или жизнь вашей дочери: выбирайте. Вы сможете жить, если откажетесь от её жизни. Или пожертвовать своими жизнями, чтобы спасти её.

Я увидела, как взгляды моих родителей встретились; увидела, как румянец облегчения залил щеки моей матери и спустился по шее. Плечи моего отца, казалось, слегка расслабились.

- Ты это серьёзно?

- Как смерть, - сказал Атилас.

- Тогда убей нас, - сказала Мама. Если бы вы её не знали, то подумали бы, что в её голосе слышатся слёзы. Это было не так - она смеялась. - Убей нас и пощади нашу дочь. Сейчас ты не можешь вернуться к этому - я полагаю, от фейри есть какая-то польза.

Я почувствовала, как губы Атиласа едва заметно изогнулись.

- Вы оба должны согласиться.

- Убей нас, - сказал Папа, опуская голову Маме на плечо и не пытаясь поднять её снова.

Я почувствовала, как в горле Атиласа застрял тихий смешок, хотя он не издал ни звука.

- Возможно, вам стоит немного подумать, - мягко предложил он.

- Нет, - сказала моя мать. - Ты так просто от этого не избавишься: мы заключили сделку, и ты должен выполнить свою часть. Убей сегодня нашу дочь, и ты заживо сваришься в собственной крови.

- Ты... очень хорошо информирована, - сказал Атилас, легко и безжалостно делая шаг вперёд, пока я безуспешно пыталась схватить его и остановить. Его разум был переполнен слишком многими мыслями и связями, чтобы за ними уследить, бурлящей, неистовой пеной удивления, которая была столь же дикой, сколь и непостижимой, столь же торжествующей, сколь и ужасной.

- Так происходит, когда множество фейри пытаются убить твоего ребёнка, - сказала моя мать. - Ты начинаешь кое-чему учиться. У всех вас, фейри, есть свои игры, но ты первый, кто рискнул ради них целым приказом.

- Я сам должен выполнять свои приказы, - сказал Атилас. - Интересно, кто умрёт первым?

Они не ответили на этот вопрос, и я их не винила. Я гордилась тем, что они проигнорировали это, гордилась тем, что Мама отвернулась от него, как будто он был никем, и поцеловала папу в щеку, потому что он не мог пошевелиться настолько, чтобы сделать это самостоятельно. Я гордилась тем, как Папа склонил голову в её объятия, даже не взглянув на Атиласа, и на его лице мягко сиял цитрин из Маминого кольца.

На мгновение было трудно сказать, где заканчивались мои чувства и начинались чувства Атиласа. Затем он сделал один-единственный мягкий шаг вперёд по ковру, доставая костяной нож, который я видела раньше, но только в других воспоминаниях, которые не принадлежали мне.

- Я не причиню вам боли, - сказал он, и я инстинктивно оттолкнула эту ложь.

Я видела, какой бардак он оставил в комнате в ту ночь. Он разлучил моих родителей - буквально разорвал их на куски - и я не могла вынести, когда это произошло. Я не могла вынести, когда Атилас делал это так, как будто это делала я. Не могла вынести - ему было тошно чувствовать - почти нежное удивление, охватившее Атиласа, или тёмную, кровавую радость, которая разлилась по всему телу и завладела всем его сознанием, когда он принялся за свою работу.

Я полностью отогнала от себя это воспоминание, слёзы катились по моему лицу, но на этот раз я не столько сбежала от него, сколько вынырнула из него и вернулась к нему позже. Нет, не позже, в этом самом воспоминании, а в другом маленьком воспоминании, которое было с ним связано - или, может быть, оно было вплетено в него, я не была уверена. Прежде чем я смогла освободиться от каскада воспоминаний, который начался с убийства моих родителей, я обнаружила себя в другом, меньшем воспоминании. Зеркальное отражение того, от которого я только что сбежала, крутилось прямо в голове Атиласа; кровавое, страстное и безжалостное, оно показало всё, от чего я пыталась убежать, - от самих убийств. Я прижалась к другой части сознания Атиласа и услышала холодный голос Лорда Сэро: «Я вижу, у тебя всё лучше получается держать бесполезные подробности при себе. Очень хорошо. При таких темпах наши брифинги вполне могут затянуться на разумный срок. Прилагаемый эрлинг...?».