Сердце волка (СИ) - Шнайдер Анна

И застыла на месте, чувствуя, как горит кожа под его взглядом.

Он целовал меня одними глазами. Целовал шею, грудь, живот, ноги и даже пальцы на ногах. Целовал так, будто никогда не видел ничего более прекрасного.

— Как же ты красива, — выдохнул он, и я засмеялась. Шагнула вперёд, помогая ему снять рубашку, потянулась к пряжке ремня, но не успела ничего сделать — взмыла в воздух, оказавшись у Грэя на руках.

— Ты моя, — шепнул он, легко касаясь моих губ в нежном поцелуе.

— Твоя, — подтвердила я.

Я не закрывала глаза, продолжая смотреть на Грэя и своё отражение в его зрачках. Отражение обнажённой женщины, чью кожу ласкал лунный свет, и которая казалась мне удивительно прекрасной.

Я не знаю, почему тот сон приснился мне именно тогда. Наверное, я была готова к нему? Не знаю.

Сначала я услышала шёпот. Этот шёпот был похож на голос ветра в кронах деревьев моего Арронтара. Я старательно пыталась понять, что же он хочет сказать… и наконец мне это удалось.

«Позволь… позволь показать тебе… позволь…»

Разве я могла отказать Арронтару?

Солнце, такое яркое, что слепит глаза, но по-осеннему не жаркое; трава, пока ещё зелёная, но в некоторых местах немного жухлая. Запах начинающих увядать листьев.

«Смотри… смотри…»

Я смотрела.

Они шли по лесной тропинке впереди меня. Он — высокий, с седыми волосами и широкой мощной спиной, в которую я однажды вцеплялась выпущенными когтями до горячей крови, и она — маленькая тоненькая женщина со светлой косой и ярко-жёлтыми глазами. Она держалась за его локоть и семенила рядом, а он пытался приноровиться к её шажкам.

Я улыбнулась. Они помирились. Всё-таки помирились.

Я была рада за Лирин. Да, я узнала её. И пусть она теперь выглядела иначе — всё же это была та самая Лирин, сказавшая мне, что Дэйн умер, потому что для неё это было именно так.

Впереди показалась деревня белых волков, и она сильнее вцепилась в локоть Нарро. Он поглядел на неё и ободряюще улыбнулся.

«Смотри…»

Я вздохнула и продолжила путь, стараясь смотреть только на них, а не по сторонам. Но дартхари и его сестра шли вовсе не к дому моих родителей — они свернули на другую улицу, маленькую и узкую, и зашагали теперь уже по ней.

— Ты уверен? — донёсся до меня негромкий вопрос Лирин.

— Уверен, Лири.

Они говорили спокойно, но я чувствовала, что оба напряжены. Интересно, куда они идут?

Маленькие деревянные дома, покосившиеся заборы, шаткие калитки, заброшенные огороды… да, я знаю эту улицу. Я пряталась здесь иногда. Тут жили в основном старики и очень слабые оборотни-анта.

Но… было что-то ещё. Точно, было… Только я никак не могла вспомнить, что именно. Хмурилась, тёрла лоб, глазела по сторонам — но вспомнить не получалось.

Вспомнила, лишь когда мы подошли к тому дому. Это было… десять лет назад? Кажется, да. В тот день, когда Джерард впервые бросил в меня камень. Тогда я побывала здесь. Спала в одной из комнат, а наутро ушла, даже не спросив, почему они спасли меня. Да, их было двое, но я совершенно не помнила их лиц.

Нарро и Лирин остановились возле калитки, и старший советник позвонила в колокольчик.

— Иду, иду, — услышала я чей-то хриплый голос.

«Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Встань, пожалуйста. Здесь грязно».

Так он сказал тогда… Именно так. Но зачем мы пришли сюда?

Калитка отворилась, и на пороге возник старик. Увидев, кто перед ним, он охнул и схватился за сердце.

Он почти не изменился, только морщин стало больше. Всё те же седые волосы, торчащие в разные стороны, небольшая залысина, глаза настолько светлого оттенка, что кажутся почти белыми. Мешки под глазами, обвисшие щёки, старые дрожащие руки.

Кто он?! Зачем мы пришли сюда?! Арронтар, зачем?!

Лес молчал.

— Здравствуй, отец, — сказала Лирин тихо, и я пошатнулась. — Впустишь нас?

Старик переводил взгляд с неё на Нарро, словно не верил, что ему не кажется. А потом ответил слабым голосом:

— Да… конечно… заходите…

Они шагнули за порог и пошли по узкой дорожке, выложенной маленькими камушками, к старому, но крепкому дому. Я шла однажды по этой дорожке… грязная и избитая маленькая Рональда…

Из дома выглянула женщина. Она сразу застыла, как вкопанная, кажется, даже дыхание задержала. Только дрожали пальцы на руках, которые она прижимала к груди.

Я помнила эти руки. Помнила, как они обмывала мои раны, помнила, как ласковы были её ладони, когда она мазала меня заживляющей мазью. Помнила, как легко она гладила меня по голове… и плакала. Плакала, словно ей тоже было больно, как и мне. Или даже больнее.

— Здравствуй, мама, — сказала Лирин и замолчала, остановившись в паре шагов от женщины. Я видела, как Нарро чуть сжал пальцы сестры, и она ответила на это движение лёгким кивком и улыбкой.

— Проходите, — прошептала женщина, отходя в сторону и пропуская их вперёд. И меня тоже. Пусть они меня не видели, всё же я была с ними.

Лирин и Нарро прошли в комнату, и только тогда старший советник отпустила руку брата.

Взгляд дартхари скользил по комнате. По стенам, столу с четырьмя стульями, светлым занавескам, дивану с оставленной на нём цветастой шалью, камину…

Я заметила, как вспыхнули глаза Нарро, когда он посмотрел на камин. И я тоже посмотрела туда. Сначала я ничего не заметила: свечи, деревянные фигурки, ваза для цветов… А это что такое?

Рисунок. Это был рисунок в простой рамке из светлого дерева. И я знала как минимум двоих изображённых… а о том, кем были остальные, я догадывалась.

Мужчина и женщина на рисунке стояли, обнимая троих детей. Светловолосая девочка с левого края улыбалась во весь рот, мальчик справа положил руку на плечо тому, кто стоял в центре, и тоже улыбался.

Дэйн оказался прорисован лучше всех. Он смеялся, а его голубые глаза сверкали, и я могла пересчитать каждую веснушку на его носу.

Я понимала, почему Нарро застыл, не отрывая напряжённого взгляда от этого рисунка. Слишком хорошо понимала. У Дэйна на нём не было никакого горба и… и того, что было изображено там, никогда не случалось. Они никогда не стояли вот так — в обнимку — весёлые и счастливые.

Я сжала кулаки. Мне хотелось уйти.

— Это наши дети, дартхари, — сказала женщина твёрдо и, словно испугавшись своих слов, добавила: — Простите…

Он вздохнул, отвёл глаза от портрета и спросил:

— Почему ты извиняешься… Мара?

Значит, вот как зовут его мать. Мара. «Женщина» на древнем наречии.

— Мне показалось, что вам может… не понравиться.

— Тебе показалось. А кто это рисовал?

Глаза Мары наполнились слезами, и она сморгнула их.

— Это я рисовала… дартхари.

Несколько секунд он молчал, просто смотрел на неё. И, наверное, молчал бы и дальше, если бы Лирин не спросила:

— Мама, папа… может быть, чаю?

— Да-да, конечно, — засуетился старик. — Сейчас всё будет, сейчас… Вы сядьте, сядьте… Вот, на стульчик…

— Нет, — отрезал Нарро, и присутствующие — кроме Лирин, конечно, — испуганно подпрыгнули. — Это вы садитесь. Не хватает ещё, чтобы я сидел, как чурбан, пока меня обслуживают старики. Скажите, где тут что, и я всё сделаю.

— Да как же…

— Да что же…

Они загалдели, но Нарро один раз легко рыкнул — и старики подчинились. Мара села, а мужчина стал показывать, где вода и травы для чая, приговаривая:

— Вот, ирли… Здесь, ирли… Да, ирли…

«Ирли» — сынок. И у Нарро каждый раз слегка вздрагивали плечи, когда он слышал это обращение. Но он не перебивал и не перечил — просто заварил чай, а потом разлил его по чашкам и сел на один из стульев.

Если бы в тот миг можно было провалиться сквозь землю, я бы с удовольствием это сделала. Но мне было суждено досмотреть этот сон до конца.

— Давно вы здесь живёте? — спросил Нарро, делая глоток из кружки. И я неожиданно поняла, что глаза у него больше не жёлтые, а голубые. Настоящие.